Пробужденные фурии - стр. 5
Город на подъеме. Свет новой надежды и отважный энтузиазм под дождем денег Мексека. Я хромал по магистралям города, усеянным последствиями кутежа. В кармане постукивали, как игральные кости, свежеизвлеченные стеки памяти.
На пересечении улицы Пенчева и проспекта Муко шла драка. Притоны на Муко только что закрылись, вытурили на улицу завсегдатаев с поджаренными синапсами, и те столкнулись с докерами, которые возвращались с ночной смены в гнилой тишине складского района. Другой причины для насилия не нужно. Теперь десяток человек с паршивой координацией шарахаются по улице, неумело хватая друг друга под подбадривающие крики собравшейся толпы. Одно тело уже неподвижно лежит на тротуаре из расплавленного стекла, а кто-то, истекая кровью, ползком выволакивает себя из свары, упорно подтягиваясь рукой. С силовых костяшек избыточным зарядом брызнули синие искры; где-то блеснуло лезвие. Но все, кто еще стоял на ногах, вроде бы неплохо отрывались, а полиции так и не было.
«Ага, – хмыкнул я про себя. – Наверное, слишком заняты на холме».
Я обошел движуху, как мог, прикрывая раненый бок. Руки под курткой сомкнулись на гладком изгибе последней галлюциногенной гранаты и чуть липкой рукоятке ножа «Теббит».
Никогда не влезай в драку, если можешь быстро убить и исчезнуть.
Вирджиния Видаура – тренер Корпуса чрезвычайных посланников, позже успешная преступница и иногда политическая активистка. Кто-то вроде моего образца для подражания, хотя со времен нашей последней встречи прошло уже несколько десятилетий. Она незваной влезала ко мне в мозг на множестве разных планет, и этот призрак десятки раз спасал мне жизнь. В этот раз ни она, ни нож мне не понадобились. Я миновал драку, даже не встретившись ни с кем глазами, добрался до угла Пенчева и растаял в тенях переулков на приморской стороне улицы. Чип времени в глазу говорил, что я опаздывал.
Поднажми, Ковач. Если верить контакту в Миллспорте, Плекс и в лучшие времена был не очень надежен, а сейчас я слишком мало ему заплатил для долгого ожидания.
Пятьсот метров вниз и затем налево, в тесные фрактальные завихрения секции «Белахлопок Кохей», названного века назад в честь основного товара и первой семьи операторов-владельцев, склады которой и составляли извивающийся лабиринт проулков. После Отчуждения и последующей потери рынка Нового Хоккайдо местная торговля белаводорослями заглохла, а семьи вроде Кохеев резко обанкротились. Теперь фасады домов печально взирали друг на друга заросшими пылью окнами на верхних этажах, а внизу рулонные ворота, как раззявленные рты, нерешительно застряли где-то наполовину между открытием и закрытием.