Призвание – писатель. Том 3 - стр. 42
Вологда! Об этом Михаэль не думал. Он вообще не думал о том, как сложится у него с Клавой. Здесь, на войне, где умереть можно в любой момент, – до этого ли сейчас?.. Так мало шансов остаться в живых, а Клава, оказывается, будущую жизнь планирует. Только найдётся ли ему в этой жизни место? Ему, еврею из Латвии, в исконно русском окружении? Примут ли его? А Палестина? Так и останется фантазией? Ведь Клава, даже если они чудом доживут до конца войны, ни на какую Палестину не согласится.
– Почему обязательно в Вологду? – Михаэль произнёс это только для того, чтобы не молчать. – Можно и ко мне, в Ригу.
– В Ригу? – переспросила Клава. – Не-е, Миша. Там, у вас, непривычно мне будет. И латыши… Вон, мужик про них рассказывал, который тебя чуть не задушил. А если таких, как эти каратели, много?..
Очередной налёт помешал ответить. Они едва успели запрыгнуть в наспех вырытую щель. Михаэль ожидал, что Клава вернётся к разговору, но этого не произошло. Зато в те недолгие минуты, когда они могли уединиться, Клава, похудевшая и не менее голодная, чем Михаэль, отдавалась ему так, словно это было в последний раз. Не то хотела убедить Михаэля в своей любви, не то что-то предчувствовала.
И вот теперь, когда они, пытаясь выйти из окружения и сдерживая наседающих гитлеровцев, заняли оборону у Финёва Луга, вероятность уцелеть становилась всё меньше и меньше.
А вскоре Михаэль и Клава расстались. Неожиданно появившийся в медсанбате Игнатьев коротко заявил Михаэлю:
– Некогда церемонию разводить. Забираю тебя обратно в полк. С комиссаром дивизии согласовано. А мне комроты нужен.
– Но я…
– Ну что «ты»? Что?.. В свой бывший батальон пойдёшь. Там командир теперь другой.
Михаэль хотел сказать, что он не Бобровников, которого муштровали в училище, что не сможет он ротой командовать, но понял, что возражения неуместны. И обстановка не та, и комполка уже всё решил.
Но тяжелее всего было прощание с Клавой. Михаэль обещал наведываться в медсанбат, Клава говорила, что будет ждать, но оба не знали, доживут ли они до завтра. Солнце больше не всходило, кругом была ночь, и только слабый просвет надежды ещё виднелся где-то на горизонте.
Михаэль оказался у Мясного Бора в тот момент, когда в горловине удалось ненадолго пробить предельно узкий, всего 300 метров, проход. Но пропускали через него только ходячих раненых и тех, у кого была крайняя степень дистрофии. Остальные, несмотря на всю безнадёжность ситуации, накапливались в насквозь простреливаемом пространстве, превращаясь в живые мишени.
На глазах у Михаэля то и дело кого-то убивало или ранило. Вскоре проход был снова перекрыт, и попытки восстановить положение, превратившиеся в тяжелейшие бои, не имели успеха. Михаэль видел только одно: непрерывное, наглое торжество побеждающей смерти, и не мог понять, почему 100-тысячная армия, призванная освободить Ленинград от блокады, превратилась в истощённую, оборванную толпу, а речка под названием Полнеть забита трупами так, что по ним можно перейти на другой берег, как по понтонам. Вокруг стоял тяжёлый, сводивший с ума запах.