Пристрастие к смерти - стр. 34

– Я хочу, чтобы с Дарреном к нему домой поехал ты. У меня такое ощущение, что он что-то скрывает. Не исключено, что это и не важно, но будет хорошо, если ты окажешься там, когда он будет разговаривать с родителями. У тебя есть братья, ты больше смыслишь в поведении маленьких мальчиков.

– Вы хотите, чтобы я отправился прямо сейчас, сэр? – переспросил Массингем.

– Разумеется.

Дэлглиш знал, что такой приказ не понравится Массингему; тот ненавидел даже ненадолго покидать место преступления, пока не увезли труп, а сейчас ему тем более не хотелось уезжать, поскольку Кейт Мискин, вернувшаяся уже с Камден-Хилл-сквер, оставалась. Но если уж ехать, то он предпочитал ехать один, поэтому с необычной любезностью попросил полицейского шофера выйти из машины, сам сел за руль и рванул с места на скорости, которая, несомненно, обещала Даррену восхитительную поездку в награду.

Дэлглиш вышел в церковь через кованые царские врата и, повернувшись, аккуратно прикрыл их за собой. Но даже легкий щелчок в тишине прозвучал громким лязгом и продолжал раскатываться гулким эхом, пока он шел через неф. Дэлглиш не видел, но постоянно держал в голове работавшую у него за спиной профессиональную команду: софиты, камеры, инструменты и приборы, деловитая тишина, прерываемая лишь голосами, уверенными и несуетными в присутствии смерти. Но здесь, отделенный от всего остального изящными завитками кованой решетки, царил иной мир, еще не замутненный. Запах ладана стал гуще, и Дэлглиш увидел впереди окутанную золотой дымкой мозаику аспиды и величественную фигуру Христа на вершине его славы, распятого на кресте и взирающего сверху на церковный корабль запавшими глазами. В нефе зажгли еще два светильника, но церковь по-прежнему тонула в полумраке по сравнению с резким светом дуговых ламп, высвечивавших место преступления, так что ему понадобилось не меньше минуты, чтобы разглядеть отца Барнса – темную фигуру, примостившуюся с края первого ряда стульев у самой кафедры. Дэлглиш пошел к нему, отдавая себе отчет в том, как неуместно громко цокают по кафельному полу его каблуки, и гадая, кажется ли священнику этот звук таким же зловещим, как ему самому.

Отец Барнс сидел прямо, вытянувшись в струнку, уставившись на мерцающую «пещеру» аспиды, все его тело было напряжено и сковано, как тело пациента, приготовившегося к боли и настраивавшего себя на то, чтобы выдержать ее. При приближении Дэлглиша он не повернул головы. Собирался он явно в спешке: лицо невыбрито, руки, нервно сцепленные на коленях, грязны, будто он лег спать не помывшись. Длинная черная сутана, старая и заляпанная чем-то похожим на мясную подливку, придавала еще более болезненный вид его облику. Одно пятно он, видимо, безуспешно пытался замыть. Черные туфли нечищены, кожа потрескалась по бокам, мысы стерлись и стали серыми. От него шел неприятно-сладковатый дух старых вещей и ладана, перебиваемый запахом застарелого пота, и все это вызывало ощущение достойной сожаления смеси несостоятельности и страха. Как только Дэлглиш, вытянув длинные ноги, сел рядом и положил руку на спинку стула, на котором сидел отец Барнс, тело священника, как ему показалось, обмякло, страх и скованность на глазах покинули его. Дэлглиш вдруг почувствовал угрызения совести. Отец Барнс наверняка ничего не ел до первой мессы. Он, должно быть, мечтает глотнуть кофе и перекусить. Обычно в подобных случаях кто-нибудь заботится о том, чтобы напоить свидетелей чаем, но сегодня Дэлглиш не позволил пользоваться кухней даже для того, чтобы вскипятить чайник, пока осмотр места преступления не будет завершен.