Пристав Дерябин. Пушки выдвигают - стр. 53
– И чтобы непременно графиня?
– На меньшем не помирюсь!
– И достигнете цели?
– И непременно достигну!
– Ну что ж… Желаю успеха!
– Вот! Желаете?.. Верно! За это и выпьем!
Кашнев невольно взялся за свою новую рюмку и чокнулся и, только выпив через силу и закусив сардинкой, спросил:
– Не понял я все-таки, почему же именно на графине?
– А почему бы графине не выйти за меня замуж, если в руках моих будет большая власть? – расстановисто спросил в свою очередь Дерябин. – Если она, допустим, лет уже тридцати – тридцати двух, притом же, скажем, вдова, и дела по имению у нее запущены, и нуждается она вообще в человеке, на которого могла бы опереться, – а на меня-то уж можно, я думаю, опереться! – то почему же нет?
– Все это я в состоянии понять: и вдову, и запущенное имение, и чтобы опереться, только вот «графиню» не совсем понимаю!
– Как же так этого не понять? Вот тебе раз!.. А потомство?.. По моей мужской линии – потомственные дворяне, а по женской, по ее линии, – графини… Что?
– А-а, – понятливо протянул Кашнев. – Значит, вы рассчитываете на большое потомство…
– Именно, да! В этом и есть весь смысл жены графини… Этим род мой будет введен в знать, а где знать, там власть!.. А где власть, там и все блага жизни!.. И если я говорю с вами об этом вот теперь, это потому, как объяснял уже, что город для меня новый, и вы оказались единственным здесь, – поймите, – единствен-ным, кто меня знает не со вчерашнего дня!..
– А что же, собственно, мог я о вас узнать тогда, девять лет назад, и за один только вечер?
– Узнали, что я шел, а теперь видите, что иду к своей цели!
От идущего к своей цели пристава Дерябина Кашнев ушел поздно, а, придя домой, этим поздним возвращением очень обеспокоил Неонилу Лаврентьевну.
Весь следующий день Кашнев как бы вел в себе самом упорную борьбу с нахлынувшим на него вновь, как девять лет назад, приставом Дерябиным. Но если тогда он был только ошеломлен им, то теперь к ошеломленности прибавилось еще что-то, похожее на испуг.
Он не хотел называть этого ощущения испугом: даже перед самим собой он пытался казаться и опытнее, и тверже, и дальновиднее, чем был; однако то, что открыто ему было так, походя, между прочим, этим глыбоподобным приставом, – не какая-то нелепая случайность.
Не слепая Судьба, – с завязанными глазами, как ее изображали художники, – а вот этот пристав с его подлыми бумажками, явился причиной его злоключений… И вот эта причина снова здесь, стоит рядом с ним и смотрит на него, хотя и лупоглазо, как бы близоруко с виду, но на самом деле придирчиво-зорко. И вновь, как и тогда, могут пойти от него, пристава Дерябина, бумажки о нем, Кашневе, и может вновь получить уничтожающий толчок кое-как налаженная, пусть и скромная во всех отношениях жизнь.