Пришло время поговорить - стр. 2
Но сегодня он смог удивить: когда мы проходили по первому этажу, с огромными окнами в пол, по которым стекали капли дождя, он слегка притормозил и пошёл очень медленно, давая мне возможность посмотреть на дневной свет в последний раз в ближайшие две недели, а закрывая карцер, уронил на пол бумажку. Я застыла в нерешительности, а потом быстро подняла и развернула её.
– Азбука Морзе? Вот это да!
Залезла на кровать с ногами и принялась изучать её: хоть какое-то развлечение и даже не сразу увидела, как пришла Мотька. Подняла её с пола, усадив на колени, и начала легонько постукивать пальцем по кровати, запоминая расположение точек и тире.
– Интересно, как сделать тире, если не голосом? Не буду же я пищать морзянку, в самом деле. Это как минимум глупо. Проще уж заговорить. Хотя, сколько уже прошло? Лет пять… может, и не проще.
Я была счастливым ребёнком, по большей части. Любящая заботливая мать, вечно занятый отец и брат, который меня люто ненавидел с самого детства. Он был старше меня на семь лет, и причин для этого я никогда не видела, даже то, что в доме нет моих фотографий до пяти лет, меня никогда не смущало. Объяснение, что они потерялись при переезде, меня вполне устраивало. Когда мне было двенадцать, отец погиб, мать замкнулась в себе, а брат стал периодически колотить меня, оставляя синяки там, где их не было видно под одеждой. Подлый и хитрый сукин сын, как я теперь его называю. Но не раньше, ведь в то время я ещё не знала, что такое настоящее предательство, ведь такой сценарий видишь только в дрянных сериалах.
Мама чахла на глазах, потом и вовсе серьёзно заболела, как мне казалось, от горя и тоски, и, когда мне было восемнадцать, скончалась, оставив меня на попечение уже взрослого брата. В день её смерти, ещё до похорон, первое, что он сделал, швырнул мне в лицо пластиковую папку с документами, рассекши бровь и оставив на память первый шрам.
– Открывай, – сказал с подленькой улыбкой, а я только таращила глаза и размазывала кровь вперемешку со слезами. – Открывай! – рявкнул, нависнув с высоты своего роста.
Трясущимися руками я достала документы и таким незамысловатым образом выяснила, что я приёмная. Это был первый удар, хотя он многое поставил на свои места. Стала очевидна и его ненависть и то, что он позволил себе после, привязав мои руки и ноги к спинкам кровати и оставив так лежать до самых похорон. Потом в дом пришли люди, и он был вынужден ненадолго отвязать меня, не спуская глаз. Впрочем, мог бы и не утруждаться, я была слишком раздавлена смертью мамы, которую, несмотря на документы, сильно любила, а также собственными болью и унижением, что не смогла даже спуститься вниз. Все поняли и не осуждали меня, зная, каким тихим и скромным ребёнком я всегда была. Не слишком разговорчивая, немного застенчивая, маленькая длинноволосая кукла, которую однажды принесли домой родители. Как будто забрали из магазина, себе на радость.