Принцип Рудры. Фантастико-приключенческий роман - стр. 59
Концепция Владимира Вернадского и Тейяра де Шардена о наличии у Земли живой оболочки, связанной с человеческим разумом, до сих пор остаётся гипотезой. Если Вернадский и де Шарден правы, то сейчас мысли Тайменева соприкасаются с находящимися в ноосфере планеты мыслями людей, живших на Те-Пито-о-те-Хенуа века и века назад. И не ушли бесследно их надежды, боли, радости и мечты… Они ждут своего часа, и пока воздействуют каким-то своим, неизвестным современному человеку образом на его подсознание. И смотрят его глазами с такой знакомой им вершины на раскинувшийся внизу единственный для них неповторимо-родной пейзаж острова, одиноко плывущего по сине-зелёной чаше мирового моря. Смотрят не узнавая.
И не он, уроженец далёкого, из другой вселенной, города Воронежа сидит на тёплом камне, а незнакомое ему совсем, непредставимое по внешним чертам мыслящее существо… С четырьмя пальцами на руках, со странной нечеловеческой головой. Или это просто головной убор? Или некий аппарат, напоминающий очертаниями птичью голову?
Давний обитатель Пупа Земли, загадочный птицечеловек, он думает о прошлом своём и всеобщем, о будущем и настоящем. Думает и о нём, Тайменеве Николае Васильевиче, пришедшем к нему из-за непроницаемых слоёв времени; пришедшем, чтобы понять и увидеть, увидеть и понять. Ждущий птицечеловек не знал, каким будет Тайменев, но был уверен, – он придёт. Придёт и услышит его, и произойдёт между ними неслышный другим разговор о любви и страданиях, о слабости и силе разума, о жизни и судьбе… Обо всём том, о чём думал тогда он, и о чём думает сейчас пришедший Тайменев. Да, думают они об одном, одинаково важном для всего живого и каждого живущего.
Кто они, птицелюди? Шорох в пустоте, всплеск незнакомого слова в полусне, ускользающее видение в сумерках, путаница настроений без причины? Это ли всё, что осталось от них для вечности в гипотетическом мире ноосферы?
Наука тверда в выводах и бессильна. Она говорит жёстко и не оставляет надежд: все они ушли, ушли безвозвратно неизвестно куда, и нам нечего о них сказать. Нечего сказать и о любом из них, и об их цивилизации в целом. Остались немногие загадки: игрушки любителям старины, специалистам без профессии, профессорам по безмолвию.
Кем станет он, Тайменев, когда займёт в потоке перемен место ушедших, отодвинув предыдущих ещё на шаг назад, ещё более сгустив над ними мрак забытья? Пройдёт сотня-другая лет. Быть может, и больше. Или меньше, неважно сколько. И кто-то другой, непохожий на Николая, сядет на этот самый камень и будет размышлять. И об ушедшем, непонятном для него времени Тайменева тоже будет думать, пытаясь представить себе непредставимое. Птицелюди оставили камни и рисунки на них. Что оставит Тайменев?