Прима - стр. 13

– Что? – спрашивает он, пока я глотаю слюни.

– Ничего, – поджав губы, я пытаюсь отвести взгляд от проклятой корки.

– Беги отсюда, – отстраненным голосом шепчет он.

– Прекрати! – восклицаю я, поднявшись со стула. – Мы можем стать друзьями.

В ответ у него срывается смешок, больше похожий на истерический. Этот звук вызывает страх и неприятные мурашки. Глеб тоже поднимается, встает напротив меня и вдруг протягивает хлеб.

– А еще кем? – его взгляд, исподлобья направленный на меня, настораживает. Я не могу понять, чего ожидать от этого мальчишки.

– Семьей, – аккуратно предполагаю я.

– Семьей? – он повторяет это так, словно произносит какую-то дикость. Верно, какая я ему семья? Разве понравится какому-то ребенку делить с незнакомкой свою любимую маму? Чувство вины грызет меня каждую минуту с тех пор, как я узнала про сводного брата. Я лишняя… Об этом даже слуги шептались, пока одну из них не оштрафовали.

– Бери, – Глеб настойчиво протягивает мне хлеб, и я не знаю, радоваться или нет такой щедрости.

– Зачем? Мне не надо.

– Боишься? – он будто не верит, что такое возможно. А ведь я в самом деле боюсь, что если возьму кусочек, то Глебу влетит. Больше всего на свете я не хочу, чтобы кто-то из-за меня страдал.

– Нет, просто не хочу, – отвечаю спокойно.

– Бери, – требует он.

– Нет, – настаиваю я на своем, а сама боковым зрением поглядываю на дверь. Только бы мама не зашла.

– Это приказ, – его тон напоминает мать. И взгляд, требующий повиновения, один в один как у Анны Евгеньевны.

Я не понимаю, зачем Глеб это делает. Между нами нет той дружественной нотки, с которой протягивают кусок хлеба. Даже прислуга вела себя со мной любезнее, чем этот мальчишка.

– Нет.

Тогда Гордеев берет мою руку, вкладывает в нее силой горбушку и заставляет меня поднести ее к губам. В ответ желудок почти воет, до того мне хочется откусить кусок.

– Все еще нет? – то ли издевается, то ли черт знает что делает он.

– Мы так не сможем стать друзьями, Глеб, – искренне шепчу я. А мне очень этого хочется. Я была уверена, что в новом доме обрету счастье, и обрела, правда, какое-то… не такое. У меня совсем нет близких людей, с кем можно было бы поговорить или просто пожаловаться.

– Глеб? – дверь распахивается, и мать фурией влетает в кухню. – Ты разбил вазу? Ты хоть знаешь, сколько она стоит?..

– Плевать, – он отмахивается и от мамы, и от меня и с равнодушным видом идет к двери.

Анна Евгеньевна не ругает его сильнее, позволяя просто уйти. Зато… прилетает мне. За кусок хлеба. А ведь я его даже не попробовала.