Приходи, мы тебя похороним - стр. 6
Много раз деревенские говорили Зинаиде, чтоб она образумила своего сыночка, сами колотили его даже, но на Ваньку ничего не действовало. Показалось ему, что дармовым жить проще и слаще, а потому ничем парень не гнушался и воровал в своей деревне и по соседству всё, что плохо лежит. Потом и за скотину принялся. То барана у кого-нибудь ночью зарежет, то телёнка из база выгонит, бывало и свиньёй не побрезгует. Да всё так ловко провернёт, что животинка и голоса не подаст. А сколько кур с насеста Ванька перетаскал, тому и счёта нет.
И стали люди в его прозвище «Серый» другой смысл вкладывать.
– Волки только так делают, – жаловались друг другу сельчане. – Карауль – не карауль, из-под носа живность унесут. Так и Ванька, как серый волк. Совести нет у вора проклятого, последнее у людей забирает!
Поймали как-то люди его в чужом сарае. Милицию вызвали, показания дали. А потом очень обрадовались, что Ванька Серый в тюрьму угодил. Два года окрестные деревни спокойно жили, а потом он вернулся, ловко поигрывая ножиком в руках, и всё началось сначала. Ещё пару раз его отправляли в тюрьму, но это его нисколько не пугало. Теперь Ванька ещё опаснее стал, боялись его все и связываться с ним не хотели.
Была у Ивана и другая слабость. Едва ус у него прорезался, принялся он по вдовам бегать, да просто одиноким бабам. Поднаторел в этом деле, во вкус вошёл. И подвернулась ему как-то Людмила, совсем тогда ещё девчонка, лет пятнадцать ей, может было, не больше. А его годы уже к тридцати приближались.
– Чья это ты такая славная? – усмехнулся он, столкнувшись с ней у колхозных амбаров. А потом дёрнул к себе и крепко прижал к стенке: – А ну-ка, дай-ка попробую тебя на вкус, может, моя будешь, если мне понравится.
Людмила была не робкого десятка и потому принялась отбиваться от него, хлеща ладонями направо и налево:
– Пусти! А ну-ка пусти! Ишь, что выдумал!
Иван с трудом удерживал разбушевавшуюся девушку, которая налимом едва не выскользнула из его рук, но все-таки скрутил её и прижался губами к губам. А в следующую секунду, вскрикнув от боли, выпустил Люду и схватился рукой за насквозь прокушенную губу.
– Ах ты ж гадючка! – крикнул он в спину убегавшей девушке. – Ну ладно, запомни это, а я не забуду! Всё равно моя будешь!
С тех пор Ванька не давал ей проходу, и Людмила чувствовала себя спокойной, только когда он в очередной раз садился в тюрьму. Зинаида от такого позора быстро в могилу ушла и их старый дом, нелюдимый и потихоньку разваливающийся, сельские по привычке обходили стороной, жил там Ванька или нет.