Пригов. Пространство для эха - стр. 23

Когда Миша понимает, что бабушка перестала следить за ним из окна (чувствует это каким-то немыслимым образом, интуиция-интуиция), он встает со скамейки, делает несколько отвлекающих кругов по двору, затем подходит к старой липе, растущей в глубине сада, и извлекает из тайника, устроенного в дупле древнего дерева, нож, подаренный ему конюхом Василием Бажановым, который принимал участие в Бородине и битве при Малоярославце.

Дарил и рассказывал маленькому Михаилу Юрьевичу, как ходил на француза в штыковую, как потом сидел весь забрызганный кровью, едва живой, спал на земле.

Миша смотрит на нож и воображает себе:

Перекладывает нож из руки в руку:

Почему-то всегда, еще со школьных лет, Дмитрий Александрович был уверен в том, что Лермонтов победил Пушкина.

Не в смысле кулачного единоборства или стрельбы на пистолетах, разумеется (и тот и другой были, как известно, убиты на дуэли Жоржем Шарлем Дантесом и Николаем Соломоновичем Мартыновым соответственно), но в смысле поэтического противостояния, когда 37-летний Александр Сергеевич и 26-летний Михаил Юрьевич сходились посреди Арбата, в районе Николы на Песках, и декламировали друг другу свои стихи.

С одной стороны, Александра Сергеевича хотелось защитить от молодого корнета лейб-гвардии Гусарского полка, а с другой – примирить их.

Может быть, именно с этой целью Дмитрий Александрович и написал своего «Евгения Онегина Пушкина», чтобы это примирение произошло хотя бы внутри текста. Для той надобности все пушкинские прилагательные он поменял на классические лермонтовские «безумный» и «неземной», и известный всем со школьной скамьи текст получил совсем иное звучание:

И далее: