Размер шрифта

Пригов. Пространство для эха - стр. 15

Святой Иероним в пещере.

Святой Иона во чреве кита.

Святой Маркелл в выгребной яме.

Святой Гермоген в темнице.

Святой Симеон на столпе.

Святой Климент в изгнании.

Святой Кирилл в пещере.

Акакий Акакиевич в шинели.

А Беликов в футляре.

Потусторонний сакральный голос входит в шкаф, в котором сидит Дмитрий Александрович, заполняет лестничные марши, перекатывается эхом по коридорам общежития.

Сейчас в ДСВ почти пусто, потому что его обитатели разъехались по домам или на практику, а абитуриентов в основном селят в Главном здании на Ленгорах. Стало быть, по коридорам общаги на Вернадского бродят редкие представители студенческого сообщества.

На пятом этаже процессия останавливается в очередной раз, чтобы Дмитрий Александрович мог вместе со своим голосом прочитать «Вирши на каждый день»:

Когда я размышляю о поэзии, как ей дальше быть

То понимаю, что мои современники должны меня

Больше, чем Пушкина, любить

Я пишу о том, что с ними происходит, или происходило,

или произойдет – им каждый факт знаком

И говорю им это понятным нашим языком

А если они все-таки любят Пушкина больше, чем меня,

так это потому, что добрый и честный: не поношу его,

не посягаю на его стихи, его славу, его честь

Да и как же я могу поносить все это, когда я тот самый

Пушкин и есть

На лестничном марше между пятым и шестым этажами стоит молодой человек, весьма своим внешним видом напоминающий Александра Сергеевича, и курит трубку.

Однако в этой весьма неожиданной и оригинальной визуальной интерпретации своих поэтических слов Дмитрий Александрович усматривает какую-то концептуальную ошибку, какое-то ключевое несовпадение. Разумеется, усматривает в щель, возникшую в результате открывания створок шкафа.

Сам себе задает вопрос: «Что тут является лишним? Пушкин на лестничной площадке? Шкаф как образ Кувуклии или ковчега со свитком Завета? 22-этажная бетонная общага или, наконец, трубка в руках «солнца русской поэзии»?»

Конечно, трубка!

Разумеется, трубка!

Потому что трубка допустима лишь в руках Даниила Ивановича Ювачева, более известного как Даниил Хармс, Константина Федина, Константина Симонова, наконец, в руках Сартра или Жоржа Сименона, а в руках Александра Сергеевича дозволительны лишь тяжелая трость или дуэльный пистолет.

Молодой человек с внешностью Пушкина – темные курчавые волосы, длинные бакенбарды, эфиопский профиль, пронзительный взгляд и неопрятные длинные ногти – оказывается студентом четвертого курса филологического факультета и пишет диплом по Хармсу – «Литературный дискурс и метаязыковая игра “пушкиниста” Даниила Хармса».

Страница 15

На следующую страницу