При дворе Тишайшего - стр. 37
Маленький, юркий человечек, с плешивой головой и кривым глазом, с рыжеватой всклоченной бороденкой и красным толстым носом, все вертелся возле князя, стараясь смешить его и подливая ему вина. Это был домашний шут князя, Васька Кривой, не то беглый из Сибири, не то битый кнутами приказный, которого приютил Пронский. Плут, мошенник и пьяница, Васька всеми в доме князя был ненавидим, и все боялись его, потому что покровительство князя он снискивал темными путями, наушничая, сплетничая и выдавая своих товарищей.
Он умел смешить князя, а также и спаивать его. Заметив, что князь вошел в столовую мрачнее тучи, подбоченившись и скорчив рожу, с лихой песней пошел ему навстречу, держа в руке чарку с пенистой брагой.
– Выпей, стерва, свет увидишь! – разухабисто кричал он и зорко смотрел князю в лицо своим кривым глазом.
Князь взял чарку и залпом осушил ее, потом сел во главе стола и потребовал обедать.
Все принялись молча хлебать из чашек рассольник; князь ел мало, но пил много, и скоро его серые холодные глаза вспыхнули удалью и весельем, и он обратился к Ваське:
– Васька Кривой! Расскажи, как тебя в Неметчине били за то, что девицы любили.
– А и что ж, князинька! – завертелся Васька подле князя. – И любили, крепко любили.
– С кривым-то глазом? – спросил кто-то.
– Я в те поры при всех глазах был, – хорохорился Васька.
– А окривел-то с чего?
– Глаза-то, поди, на девок проглядел?
– А волосы где потерял?
Васька злобно посматривал на говоривших и запоминал их лица, чтобы при случае отомстить им.
– Васька, говори, как тебя били! – приказал Пронский.
– А очень просто! Растянули на лавке да и всыпали сотни три, а то и больше палок… Теперь не упомню. Не то триста, не то четыреста.
– И жив остался? – рассеянно спросил князь.
– Не! – помотал головой Васька. – Тело мое бренное живо осталось, а душу мою…
– Черт в ад сволок? – рассмеялся боярин. – Ты правду это, Васька, сказал: нет в тебе души, только богомерзкое тело и осталось… А вместо души – винный угар.
Князь смеялся, глядя на Ваську, одетого в странную кацавейку-безрукавку, широкие красные шаровары и в кунью шапку, а Васька вертелся, кувыркался, подливал князю брагу и вино и метал злобные, сверкающие взоры на всю княжескую семью и на самого князя.
– Князинька! – шепнул он незаметно на ухо Пронскому. – В корчме, у Севастьяна, для тебя припасена татарка… Хорошенькая! Как бес, вьется!
– Приведи! Два червонца получишь.
– Маловато! Севастьяну надо, почитай, вдвое дать.
– Ну, ладно, получишь десять, ежели хороша.
– А Марья глазастая удавилась! – вдруг громко выпалил шут и отскочил от князя на одной ноге, обутой в женский сапожок.