Превозмогая боль - стр. 11

Марьям сама не помнила, сколько она так бежала, как вдруг услышала выстрелы и непонятную для нее речь. От этих криков на немецком языке у девушки мороз прошел по коже. До сих пор она не слышала немецкий и даже не знала, какой он на слух, но в этих словах, выкрикиваемых где-то совсем близко и сопровождаемых выстрелами, девушка сразу узнала голос врага. И тут, оглядевшись вокруг, среди руин она увидела полные ужаса глаза таких же простых людей, как она. Вдруг перед ними прошелся человек в немецкой военной форме с автоматом наперевес и жестами указывал пройти по направлению вдоль улице. Все подчинились.

Люди в немецкой форме, громко крича и жестикулируя, угрожая автоматами, что-то требовали. Марьям поняла, что они хотят, чтобы все залезли в вагоны. Поднялся крик. Кто-то бросился бежать, и они были убиты. Марьям лихорадочно пыталась соображать: корабль, на котором они собирались выбраться из города, потоплен, а теперь немцы сажают их в поезд. Значит, Севастополь уже захвачен, порт и железнодорожные пути в распоряжении врага. Марьям очень сильно прижала к себе ребенка. Сейчас ей захотелось слиться с ним воедино, превратиться в одно целое, чтобы никто и никогда не смог их разлучить. Когда Марьям уже была близка к вагону, один из солдат вермахта набросился на нее и вырвал из ее рук ребенка. Она с плачем бросилась на него, но тут же была отброшена ударом приклада автомата в грудь. Кто-то схватил ее и швырнул в вагон. Обезумевшая от ужаса женщина с криком побежала к выходу, но тут опять получила удар в грудь такой силы, что встать уже не смогла.

«Джамал, милый мой ребенок!»

– Нет! Нет! Нет! Не забирайте его у меня! Умоляю, не забирайте! Нет!

Мертвую тишину в ночи оглушил крик женщины. Марьям резко поднялась на деревянной лежанке.

– О, Господи, опять спать не дают, – послышался где-то полусонный недовольный голос.

«Это был сон, опять этот сон», – девушка прижала руки к груди, и по лицу покатилась скудная слеза, оставляя за собой след на грязном лице, не знавшем воды вот уже много дней, возможно, даже недель.

Заключенные концентрационного лагеря Освенцим имели возможность мыться, только если шел дождь. Марьям сама не знала, как долго она здесь находится. Барак, в котором содержали ее вместе с такими же несчастными, как она, вмещал в себя пятьсот человек. Немецкая охрана строго следила за тем, чтобы это число не уменьшалось, но часто оно увеличивалось. Смертность была колоссальной. Каждый день на построении недосчитывались от пятидесяти до ста человек, и это в лучшем случае, были дни, когда даже половина заключенных не выходили по причине того, что умерли или уже просто не находили сил подниматься на ноги и идти куда-то. Такие случаи совершенно не расстраивали людей в военной форме, они весело и даже с каким-то озорством приказывали членам зондеркоманды расчистить барак, а потом спокойно шли считать. Немцы очень любили счет и порядок, и, если числа совпадали, они в веселом состоянии духа спокойно шли завтракать. В случае с бараком Марьям только один раз было так, что количество не совпало. Немцы не досчитались троих заключенных. И тогда начался кошмар. Заподозрив в побеге и даже в каком-то заговоре, тогда расстреляли треть его обитателей. Марьям тогда повезло. Каким-то чудом ее не избрали в число расстреливаемых. А жить Марьям хотелось. Безумно сильно хотелось. Голова все время от голода кружилась, особенно по утрам мучили приступы тошноты, с каждым днем сил становилось все меньше и меньше… За этот год, что она здесь, Марьям считалась старожилкой, никого из тех, кто прибыл с ней, не осталось уже в живых, многие, кто прибыл после, тоже уже умерли. Да и она сама уже больше походила на мертвую, чем на живую: скелет, обтянутый кожей. Но каждый день женщина находила в себе силы вставать и идти на построение, стоять там долгие минуты и даже часы в то время, как ноги уже отказывались держать, а потом еще и идти на работу. А работала Марьям в огромном помещении рядом со складом. Туда приносили одежду, которая нуждалась в починке. Целыми днями там трещали машинки. Марьям еще в детстве бабушка научила шить, именно это и спасло ей жизнь. У нее была здесь работа, а значит, ее не убьют. Баланда из гнилых овощей, которой их кормили, помогала Марьям сохранять в своем теле жизнь. А жить ей было ради чего. Она просто до безумия хотела снова прижать к груди своего сына, снова почувствовать нежное, пахнущее детством тельце своего ребенка. Несмотря на голод и холод, изнуряющий труд, издевательства надзирателей, несмотря на невыносимые, несовместимые с жизнью условия существования в лагере, именно эта мечта давала женщине силы жить, именно она привязала ее душу к телу. Эта идея пропитала ее мозг и все ее существование, стала навязчивой, преследовала женщину днем и ночью.