Прелестная эпоха, или В общем, все умерли - стр. 4
– Суфражисткою, – повторила Оленька и ножкой топнула, – какая Вы, маменька, право слово, непонятливая! Все об узорах и подушках своих думаете! А я хочу штаны носить и волосья остричь.
– Побойся бога, душенька, суфражистки штанов не носят. Они ходят толпами и кричат разное, но в платьях.
– И я буду кричать разное, – насупилась пламенеющая щеками душенька, – но в штанах. И волосья отстригу, будете знать.
– Голубушка моя, не волосья, а волосы, – с ангельским терпением поправила дочь Софья Савельевна. А про себя с горечью добавила: «И зачем мы только держали эту Эмильку гувернантку? Ничему толковому Оленьку обучить не смогла!»
– Ах, оставьте, маман! Вы закостенели! Как хочу, так и буду говорить! – продолжала возгораться Оленька.
– Отчего же ты сердишься, свет мой? – Софья Савельевна с сожалением отложила свою работу, понимая, что, если вступило в голову ее дочери, – кто ж ее замуж-то возьмет, такую упрямую и бестолковую?! – то Оленька будет стоять на своем, пока вся не пойдет пунцовыми пятнами, – и не закостенела я. Отчего ты так говоришь? Только про штаны лишнее. Барышне в штанах уж никак нельзя.
– Конечно, Маньке бесноватой вон можно, а мне нельзя! – уже со слезами воскликнула барышня.
– Манька дворовая – бесовское отродье. Я вон папеньке твоему, Григорию Павловичу, пожалуюсь, так он прикажет Маньку эту выпороть да в другое имение сослать, чтобы глаза не мозолила и видом своим мысли барышням не путала. Да что о беспутной говорить-то? Утри, свет мой, слезки, да пойди переоденься к обеду. Скоро молодой Роман Степанович приедут, может и свататься станут, как знать!? А ты и неодетая нарядно. Ступай, ступай, красавица. Глашка вон и платье, шитое по последней моде, тебе приготовила.
– Вам, маменька, нипочем меня не понять! – воскликнула Оленька. – Вот пойду и отравлюсь я!
– Да, пожалуйста, делай, как знаешь – невнимательная Софья Савельевна уже волновалась о другом – к дому подкатывала коляска Романа Степановича, – только переоденься. Да поторопись.
Оленька, размазывая слезы, скрылась в своих комнатах. Там она, торопясь достала из ящичка стола маленькие серебряные ножнички, отрезала, уж как сумела, свои волосья, переоделась в спрятанные ранее под периной штаны, обмененные у Маньки бесноватой на шелковую ленточку, и выпила два стакана отравы для мышей.
Не быть ей суфражисткою, да и мать наказала делать, как знаешь.
Верблюд Алексей Данилович.
Алексей Данилович вторую неделю лежал в диванной и мнил себя верблюдом. Шут его знает, что повлияло на выбор Алексея Даниловича: то ли посещение Зоологического сада, где обнаружился бурого цвета зверь о двух горбах, то ли весна, которая внезапно обрушилась на страдальца и принесла с собой смятение, нарушив равновесие в хрупкой его душе? Но так или иначе Алексей Данилович мнил себя верблюдом и, когда жена вносила в диванную бульон в глубокой фарфоровой чашке, Алексей Данилович смотрел на свою супругу томными верблюжьими глазами и плевался.