Предвестник землетрясения - стр. 3

Но теперь Лили мертва, а я в полицейском участке. Это мое первое столкновение с японской правовой системой, не считая нескольких добродушных вопросов, когда Лили только-только пропала. Не представляю, чего им от меня надобно на сей раз, но похоже, дело серьезное. Я сижу на скамье в коридоре. Люди, доставившие меня сюда, удалились, и поблизости хлопочут двое других полицейских – пожилой толстяк и молодой тощий. Толстый убеждает тонкого спросить у меня по-английски, говорю ли я по-японски. Я не потрудилась поведать им, что изъясняюсь по-японски свободно и вообще я профессиональный переводчик. Этот факт им должен быть известен – если им вообще известно хоть что-нибудь. Наконец они договорились. Тощий предстает передо мной.

– Добрый день. Я буду переводчик. – По-английски он говорит медленно, с запинками.

– Привет.

– Не будете ли вы добры назвать мне свое полное имя?

– Оно значится на моей регистрационной карте иностранца. Я уже отдала ее кому-то.

Тощий делится этими сведениями с коллегой по-японски. Следует ответ по-японски, потом по-английски.

– Это не моя работа – знать, что произошло с вашей регистрационной картой иностранца. Ваше полное имя.

– Люси Флай.

Толстый супит брови.

– Руши Фураи, – говорю я в попытке проявить доброжелательность. Когда полицейские допрашивали меня в прошлый раз, мой приятель Боб предупредил, чтобы я постаралась вести себя нормально, хоть это и не в моем характере, и держалась как можно любезнее.

– Мне тридцать четыре года.

Он не реагирует.

– Вообще-то, я родилась в год Змеи.

– И вы работаете в Токио, в Сибуя, – говорит пожилой толстый полицейский по-японски. Дождавшись повторения того же по-английски, я отвечаю:

– Это верно.

– Название компании?

И снова я жду перевода, прежде чем ответить:

– «Сасагава».

– Вы там редактор?

Мой юный тощий друг послушно передает это мне.

– Переводчик. С японского на английский. – Я ожидаю, что до них дойдет, но не тут-то было.

– Сколько вы там работали?

– Около четырех лет.

– Значит, вы говорите по-японски.

Переводчик говорит:

– Значит, вы говорите по-японски.

– Да, – говорю я, а про себя думаю: «Да очнись ты!»

– Да, она говорит.

Полицейский бросает на меня подозрительный, недружелюбный взгляд, которого я, полагаю, не заслужила. Пока.

– Пера-пера, – говорю я. «Свободно».

– Вы этого не сказали.

– Меня не спрашивали.

Переводчик удаляется, кипя от негодования. Я рада, что отделалась от него. От его акцента я отнюдь не в восторге. И остаюсь один на один с пожилым толстяком.

Тот сопровождает меня в маленькую комнатку и приглашает сесть. Сам садится напротив и смотрит куда угодно, только не мне в лицо. Я не в претензии. И чего бы ему глядеть мне в лицо? Люси – отнюдь не живопись маслом, как известно всякому, кто ее знает. Впрочем, как только я устраиваюсь поудобнее, он заставляет себя поднять глаза на мое лицо лишь затем, чтобы понять, что теперь не сможет их отвести. Дело в моих глазах, я знаю.