Предатели / Traitors - стр. 1
«В полдень, в «Кофейне», состоялся интереснейший разговор с сэром У. Петти, который предположил, что это еще большой вопрос, если ли разница между бодрствованием и сном, ибо трудно не только сказать, где реальность, а где сновидение, но также и определить отличия первого от второго».
Сэмюэль Пипс, дневниковая запись от 2 апреля 1664 г.
«Нет, нет, нет, нет! Пойдем скорей в тюрьму:Мы будем петь там, словно птицы в клетке.Благословенья спросишь – на коленяхПрощенья попрошу. Мы будем жить,Молиться, петь средь сказок и улыбок,Как золотые бабочки. УслышимОт бедняков – придворных кучу сплетен.Кто выиграл, кто нет, кто вверх, кто вниз, –Поймем тогда мы тайну всех вещей,Как Божьи соглядатаи. СнесемВ тюрьме интриги сильных, что влекутсяТо вверх, то вниз луною[1]».Уильям Шекспир «Король Лир», действие 5, сцена 3.
«Воображение важнее знания»
Альберт Эйнштейн.
«Из уважения к Богу мы всегда неправы».
Сёрен Кьюркегор.
ХИСС
ЧЕМБЕРС
НИКСОН
ГУВЕР
Справа на авансцене – деревянный стол и стул. Чуть дальше справа – рулевое колесо и переднее сидение двухместного «форда» с откидным верхом модели 1929 г. Справа по центру старый диванчик на двоих на темно-красном восточном ковре, за которым в глубине сцены зеркало в стиле королевы Анны, рама которого пуста, так актеры могут смотреть в зрительный зал, как живые портреты или ложные отражения. По центру письменный стол, обращенный к авансцене, на нем старая пишущая машинка «Вудсток», производства 1920-х гг., стоящая под углом, так что видны клавиши, старый аппарат внутренней связи и маленькая ваза с тремя лимонами. В глубине сцены слева кухонный лифт, достаточно большой, чтобы в него мог забраться человек. Слева детская лошадка-качалка, достаточно крепкая, чтобы выдержать толстого мужчину. Слева у авансцены – скамья на тыквенном поле. Вокруг скамьи тыквы, а поле стремится расшириться на всю сцену. Время и пространство подвижны. Актеры могут входить и выходить через любую часть декорации. Реальное и нереальное сосуществуют в этом месте, ничего нельзя сказать наверняка. Декорация неизменна, в каждом из отделений никаких разрывов и пауз между картинами.
Действие первое
1
(Поют птицы, красноватый свет заката падает на ХИССА, который сидит на стуле, у авансцены справа, положив руки на маленький столик. ЧЕМБЕРС, под тем же светом, сидит на скамье, которая на тыквенном поле, у авансцены слева. НИКСОН – за столом, по центру, в данный момент в тени. Они все – свидетели, дают показания нам).
ХИСС. Останется ли человек с прибылью, если, заполучив целый мир, потеряет душу? Или чем может поступиться человек ради собственной души?
ЧЕМБЕРС. На моем тыквенном поле призраки. Вечером я сижу среди тыкв, и они донимают меня, не дают покоя, набрасываются со всех сторон. Мне задают вопросы, сообщают информацию, и иной раз я больше не могу различить между тем, что я знал, и тем, что услышал, когда давал свидетельские показания, и на эти отрывочные разговоры накладываются другие разговоры, диалоги меняются, последовательность событий искажается, в голове все путается, да еще накладывается ужас, что они по-своему истолкуют сказанное мною, сделают что-то ужасное по отношению ко мне, моей жене, моим детям. Не позволяйте себе обмануться тем, что видите. Везде задействованы темные силы.
(Свет падает на НИКСОНА, сидящего за письменным столом, мгновенно, словно кто-то повернул выключатель. Совсем другой свет, яркий и резкий. Никсон не дает показания – он допрашивает свидетелей).
НИКСОН. Моя долгая служба народу отмечена многими выдающимися достижениями, но больше всего я горжусь той работой, которую проделал в деле Хисса. Многие люди даже не подозревают, что в какой-то момент комиссия палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности хотела закрыть это дело. Но не я. Я этого не допустил. Я знал, что-то там есть. Чувствовал. На такое у меня нюх ищейки. И, разумеется, мне крайне приятно, что в итоге история доказала, как и во многом другом, что правда была на моей стороне.