Предатель. Сломанные лозы - стр. 137
– Не знаю, друг мой. Восстановить то, что много лет так удобно ломалось в угоду власть предержащим, лёгкой задачей я не назову. Но вы обязаны попробовать. Иначе вы никогда не простите себе, что отказались от своего предназначения.
Роберт взглянул на него в упор.
– Сложнее всего простить предательство самого себя, поверьте моему опыту.
Тень набежала на его лицо. Он задумался, и с минуту в комнате царило молчание - лишь, прогорая, потрескивали в камине дрова да гудел на улице затянувшийся шторм.
- Я говорил уже, что мой отец прошёл через интернат… Мы нечасто говорили с ним об этом, пока он был жив. А когда он умер... Когда он умер, я решил, что всё в прошлом.
Теннант потянулся к камину, пошевелил кочергой угли - искры яркой стайкой взметнулись в трубу, огонь, освободившись, сделал вдох и заиграл с новой силой.
- А сегодня прошлое меня догнало...
Он грустно улыбнулся Альберту.
- В такой вечер только и остаётся, что развлекать друг друга разговорами, верно? Правда, тема у нас не из приятных. Но мы оба к ней готовы. Я пожалуй, давно ждал того, кому можно доверить эту историю.
Роберт подлил себе коньяка, после чего передал бутылку Альберту – перейдя на доверительный тон, они уже не нуждались в условностях этикета.
– Мой отец попал в школу-интернат Святого Бернадета – это неподалёку, на одном из островов Тангросса. Ему тогда было лет десять. Из семьи изъяли всех четверых – ни один из его братьев не попал с ним в интернат, и с тех пор отец ни с кем из родни не виделся. Конечно, я пытался найти их, – сказал Теннант, предвосхищая вопрос Альберта. – Никаких следов. В общем-то, история моего отца мало чем отличается от тысяч таких же. Наверняка вы уже слышали некоторые из них…
Альберт кивнул, и Теннант продолжил:
– Только вот когда это у твоего отца на руке татуировка с номером 189, голос истории становится очень личным...
Роберт откинулся в кресле, но несмотря на расслабленную позу, лицо его было напряжено.
– Пока мы были детьми, он никогда не говорил мне, что значит эта татуировка. Помню, я спрашивал несколько раз, когда был совсем мелким, но потом мать строго-настрого запретила мне "приставать к отцу с такими глупостями". Честно говоря, приставать к отцу с любыми глупостями было чревато, он… он был не самым комфортным человеком. Очень любил нас – это я сейчас понимаю, когда сам давно отец и даже дед, насколько же он любил всех нас, – но тогда мне казалось, что отец слишком строгий, а то и злой. Дети ведь категоричны в суждениях, они ещё не видят полутонов… Сейчас-то я понимаю, что этим молчанием он прятал от системы прежде всего нас.