Прах херувимов - стр. 29

Очевидно, Адам её услышал, потому что звонки прекратились, раздались резкие глухие толчки, от которых мебель в коридоре заходила ходуном. Он уже привычно ломал дверь. Но только Ева подумала, что спасение близко, как слепая и глухая темнота накрыла её. Эта темнота окружила трепыхающееся маленькое сердечко и сдавила. Ева, от которой остался древний скелет, обтянутый пергаментной, рвущейся кожей, ушла в мир столь ненавидимого ей тлена. Хватая фалангами крошащихся пальцев ленточку от игривого, не несущего никаких негативных эмоций бантика.

Адам в эту минуту уже выломал дверь и ринулся на кухню. Но было поздно. Так же, как и для звонка, огласившего квартиру Евы бодренькой, весёлой мелодией.

От вибраций телефона задрожали нежные розовые лепестки роз, которые Адам принёс Еве накануне. Их запах до сих пор оставался свеж и прекрасен.

***

– Позвоню позже, – сказала сама себе Яська, послушав долгие гудки и всё объясняющую фразу «абонент не отвечает».

Абонент не отвечал и вчера вечером, и сегодня утром, но телефон незнакомой Евы отключён не был, и это давало надежду, что Яська всё-таки сможет дозвониться до клиентки Ларика.

Яська сладко потянулась в шезлонге, пряча лицо от жгущих лучей в тени дерева. Она не выспалась сегодня, но прекрасное утро скрыло недоразумения минувшей ночи. При свете яркого солнца всё сразу встало на свои привычные, очень симпатичные места. В такие моменты понимаешь, что всему есть объяснение и всё можно поправить, если постараться.

Но тут же поняла, что расслабляться ей не стоило. У калитки переминался Гера, и вид у него был довольно несчастный.

– Ларик не отзывается, – оправдываясь, жалобно забормотал он. – Дрыхнет ещё, наверное. А у меня… Посмотри…

Яська посмотрела. И охнула. Правая штанина Геры была разорвана. Классически: по прямой линии снизу-вверх, от подворотов до бедра. Самое паршивое: сквозь грязный потрёпанный край разрыва, заляпанного кровью, просвечивала рваная рана.

– Поможешь? – жалобно спросил Гера, и Яська, преодолевая приливавшую дурноту, выдохнула: «Ну конечно». Оказалось, что она не очень хорошо переносит вид погибающих людей вообще, и раненых – в частности.

Через полчаса Гера, уже не столь кровоточащий, но не менее трагичный, развалился на любимом Яськином шезлонге. Продавец пончиков красовался в одних плотных трусах-боксёрах, вытянув ногу с обработанной раной, и жаловался на жизнь. Яська, устроившись на крыльце, зашивала его штаны суровой светлой ниткой и недовольно косилась на внезапно оккупированный шезлонг. Гера красноречивых взглядов не замечал.