Прах херувимов - стр. 17
Птице-черепаха плотоядно облизнуло свой клюв длинным малиновым языком. Уже совсем невидимое из-за пыли небо прорезала жуткая раскоряченная во все стороны молния, и на секунду в её вспышке показалось, что с кончика клюва свисает густая капля крови.
Всё ниже и ниже чудовище наклонялось над ним. Ларик, содрогнувшись от омерзения, выбросил вперёд руку, сжатую в кулак…
Чёрный квадрат густоты накрыл всё.
– Ковер ап, – загрохотал он, – ковер ап, значит, прятать.
***
Ларик открыл глаза. Понял, что лежит, скрючившись на своей постели, прижимая руку к сердцу. И давит, сам давит с невероятной для спящего человека силой на грудь. Словно хочет проломить её, как птицу из клетки выпустить боль.
«Опять началось», – панически пронеслось в голове. «Теперь уже точно – началось. Нет сомнений».
Этот кошмар уже не раз приходил к нему по ночам. Очень давно. В детстве. Тогда рядом была мама. Она будила Ларика, кричащего, потного, мокрого – в слезах, соплях и моче. Гладила, что-то припевала, убаюкивала. Ларик всегда знал, что мама рядом. И никогда, ни при каких обстоятельствах не отдаст его тому страшному, оскаленному, шипучему, что приходило во сне. Никогда.
Мама прогоняла кошмар, он отступал, становился все бледнее и размытее, а вскоре и совсем перестал случаться.
И вот этим летом вернулся. Сначала малыми дозами, неясно, на пробу. Оставался всё дольше, резче, яснее. И вот сегодня – проявился полностью. А мамы уже нет. Некому отогнать ужасное видение. И даже вспоминать ничего не нужно, потому что сразу ясно: это он, тот самый сон.
Теперь он почти не давал Ларику передышек в виде снов эротических или, наоборот, блеклых и ничего не значащих. Например, тех, в которых приходишь в магазин без денег, но вдруг, как фокусник из шляпы, начинаешь доставать из кармана всё новые и новые купюры. Сон, конечно, приятный, но не без разочарования при пробуждении.
В кошмаре про дикий бег сквозь чернеющие заросли травы его всегда преследовал таинственный и беспощадный Ползень, а путь к спасению преграждала кровожадная, остроклювая птице-черепаха.
Выросший Ларик опять схватился за сердце. Потому что… Там, за чёрным квадратом «ковер апа», было продолжение. Что именно, он забыл, как не помнил своего спасения от неминуемой беды.
И ещё. Мошка. Они, эти фантастические существа, так звали его в кошмаре. Сейчас Ларик вспомнил, что и свистящий голос шипел ему вслед между строчками своей жуткой прибаутки «Мош-ш-шка, Мош-ш-шка…». Он притягивал явно его, Ларика, но совершенно другим именем.
Мастер приподнялся на локтях и глянул на окно. В распахнутых стёклах ещё клубилась сочная южная ночь. Темнота сгустила в одуряющий аромат запах цветов, что росли и у него в палисаднике, и в соседских дворах. Это был словно мамин завет: каждый год сажать однолетники, и не давать пропасть многолетним цветам. Ларик, несмотря на всю свою поглощённость работой и внешний пофигизм, старательно сохранял дом в том виде, что и при маме. Словно она всё ещё оставалась рядом и продолжала оберегать его, Ларика, от кошмаров. Ароматы ночных фиалок, махровых левкой и душистого горошка, соединившись в единый флёр, отгоняли ночные видения.