Поздняя весна. Повести и рассказы - стр. 76
Мы дружно с ней согласились, мужчины расплатились по счёту, и наше маленькое общество двинулось к выходу, ловя на себе радостные, восхищённые и огорчённые взгляды других посетителей и посетительниц «Рыбного Дома». Брат и сестра, как и обещала Марженка, проводили нас до машины, мы ещё раз условились о встрече с Борисом, и я уселась в автомобиль Милана рядом с ним.
На моего кровного брата неожиданно накатил приступ нежности, и он решил легонько погладить меня по щеке своим твёрдым, мозолистым указательным пальцем. На пальце при этом остался заметный слой тонального крема Марженки. Милан расхохотался и произнёс сквозь смех:
– Как хорошо, что ты приехала ко мне, сестрёнка! Без тебя я бы уже давно умер от тоски!
– Твоей сестрёнке клоуном работать в цирке! – Рассмеялась я в ответ и серьёзно добавила: – Без грима.
Мы снова так и покатились со смеху. Отсмеявшись, Милан спросил:
– Сильно она довела тебя на этот раз?
Он был в курсе наших с матерью отношений и всегда принимал мою сторону ещё до того, как вникнет, по обыкновению своему, во все детали.
– Изрядно, – честно призналась я. – Правда, я и сама наговорила в этот раз много лишнего.
Узнав, чего именно я наговорила, Милан успокоил меня:
– Ты правильно сделала. Пусть знает правду!
– Кто-то из великих сказал, что правду не надо швырять, как мокрое полотенце. Её следует подавать с поклоном.
– Ты уже миллион раз подавала ей правду с поклоном! – Возмутился Милан. – И та каждый раз летела тебе в лицо, как камень! Может, хватит уже?
– Ты прав, Милан, – согласилась я. – Конечно, хватит. Я не обязана соответствовать чьим-то представлениям о себе, даже если этот кто-то – моя мать. Она проживает свою жизнь так, как хочет, вот, и я ничем не хуже!
Мы закрыли эту тему и принялись болтать о том, как хорошо и плодотворно мы провели этот вечер, обсуждать еду и убранство ресторана, строить, достраивать и перестраивать планы на завтра-послезавтра.
В приподнятом настроении мы с Миланом вошли в гостиную, а там…
В гостиной стоял аромат каких-то диковинных, тяжёлых благовоний вперемешку с запахом давно не мытого человеческого тела, словно в приёмный покой больницы привезли индианутую тётеньку и грязного, загульного, командировочного дядьку одновременно. Мы с Миланом недоумённо переглянулись.
Однако рано мы начали удивляться.
На диване перед телевизором восседала… самая настоящая, разряженная в пух и прах, колоритная цыганка. Возраста она была явно далеко за пятьдесят, скорее, ближе к шестидесяти. Очень худая, кожа и кости. Платье на этой эксцентричной особе было тёмно-синее с крупными золотыми звёздами. Золото красовалось у неё в ушах, на руках, шее, запястьях и, как вскоре выяснилось, во рту, в виде золотых коронок.