Повстанец - стр. 22
Стоявший рядом ним капрал Огген хлопнул Хейцера по плечу.
– Невоспитанный ты человек, Хейци. И с дисциплиной не знаком. Сказал сержант: «никого»…
Этот остряк Огген мастерски научился передразнивать сержанта, имитируя резкие интонации его голоса! Канхубер давно уже мечтал как-нибудь наказать его за излишнее остроумие, да всё как-то повода не находилось.
– …значит, никого. А по кому стреляли, сержант? Жёлтая змея?
– Ящерица! – выкрикнул Канхубер. – Капрал, ты у меня когда-нибудь дошутишься! Клянусь!
Хейцер сплюнул в пыль и тронул сержанта за локоть.
– Не заводись, командир. Огген пари выиграл, вот от радости с утра всех передразнивает.
Огген нежно прижал к груди тускло блеснувшую на закатном солнце стальную трубу огнемёта и самодовольно улыбнулся. И прикоснулся перчаткой к жёлтым капральским нашивками на рукаве.
– Я полоску такого вот жёлтого металла Хейци обещал отдать.
– Если? – хмуро спросил Канхубер.
Ему уже порядком поднадоели эти постоянные пари и ставки подчинённых. Но поделать с этим сержант ничего не мог: ребята уже которую неделю не выходили из боёв с повстанцами, а в промежутках между боями их постоянно бросали то на проверки таких вот развалин, то на патрулирование, то на преследование мелких разрозненных групп повстанцев.
Нервы у всех от такой беспокойной и неустроенной жизни были до предела расшатаны, а эти постоянно заключаемые между десантниками пари, нечто вроде игры, хоть как-то снимали напряжение.
Хотя иногда заканчивалось всё это…
«Чуть на мине однажды не подорвались» вспомнил один особенно нелепый случай Канхубер.
И нахмурился.
«Ночью на спор бегали… Вокруг озера. И прямиком на минное поле забежали. Нет, иногда они как дети малые! Право слово…»
– Если стрелять сегодня ни в кого не придётся, – пояснил Огген. – И задницы кому-нибудь подпаливать…
– Я, принаться, думал, что здесь кто-то остался, – добавил Хейцер.
И показал рукой на пустые дома с чёрными, слепыми провалами окон.
Дома стояли рядами вдоль улицы: молчащие, притихшие, немые, будто смертники, выстроившиеся перед расстрелом и стремящиеся хотя бы покорным своим молчанием хоть немного продлить свою обречённую жизнь.
Казалось, они даже сжались от страха и краски их фасадов, ещё недавно яркие, мнгоцветные – стремительно блекли, будто в предсмертной бледности.
«Да нет, чепуха!» Хейцер помотал головой, словно отгоняя морок. «Это просто закат, темнеет…»
– А что, надоело стрелять? – спросил Канхубер.
– Без толку, – пояснил Хейци. – Время теряем… Мне вон моя дура написала, что ей на курсы надо идти. Дизайнер, она видите, художник в душе. Кресла свои проектирует с системой левитации, а дома сесть не на что. Я ей в прошлом сезоне перевод посылал на кресла и ванну с массажем. Ничего не купила! Куда деньги подевались – до сих пор не знаю. Тоже мне, хозяйка… Теперь, видите ли, учиться ей захотелось! А ребёнок с кем останется? Мою мамашу разве уговоришь с пацаном посидеть?