Поветрие - стр. 64
– Эх, все тут хорошо, в Зубцове, – проговорил сотник, потягиваясь и сгимая зипун. – А только вот по части баб кисло совсем. Город переполнен, и мужние жены, и девицы – все на набились по дворам, друг у друга на глазах, никого для забавы не сыщешь.
Этот разговор был у Черткова самым любимым. Пообщавшись с ним пару дней, Максим заметил, что тот, кажется, и не мыслил себе отдыха от служебных забот, кроме как в женских объятьях. Максим его за это не осуждал: Чертков ведь не монах (да и Максим-то теперь не монах), так что ему в его лета это грех не большой. Рыцари короля Артура тоже, многие, по этой части были не без греха.
– А что ж, в других местах ты много этак забавлялся? – спросил Максим.
– Всякого бывало! – ответил Чертков, сладко зажмурившись, точно кот над крынкой сметаны. – Вот, к примеру, когда под Казанью стояли, так была там у меня одна татарочка – ну, чистый мед ореховый. Все они там, знаешь как, на людях-то и глаза поднять боятся, а как наедине с тобой останется, так такое-то вытворяет, что ты даже, может быть, и не думал, что этакое возможно!
Свой рассказ Чертков проиллюстрировал парой таких примеров, от которого Максима, непривычного к подобным разговорам, даже в жар бросило.
Рассказал он и о том, как с другой уже, женой (а может быть, и вдовой) сгинувшего в литовской земле дворянина, забавлялся в нижегородской земле, и как она выла на пороге, когда ему вышел приказ выступать оттуда под Ярославль, где он тоже нашел себе усладу с некой попадьей.
– Небось, по мужу-то так не убивалась, – закончил он свой рассказ с усмешкой.
– Тебя послушать, так всякая на это падка, – сказал Ярец.
– А чего ж? – спросил с усмешкой Чертков. – И всякая. Тоже и им потешиться хочется. Хотя, не каждая, конечно, дастся. Иной ты непригож покажешься, другая сраму боится, да мало ли что бывает. Вот, как, положим, вор: ходит он по городу и смотрит, нет ли где двери не запертой, или бы где двор без собак, да чтоб еще хозяева куда уехали. Как найдет поживу – так сразу не зевает, хватает, что черт послал – тем и сыт, тем и богат. А если бы он в каждую дверь не толкался, в каждую ставню не стучал, так ничего бы никогда не нашел – с голодухи бы помер. Так-то и надлежит делать, ежели хочешь в этом деле преуспеть.
– Что ж, выходит, надо заходить только в те двери заходить, которые хозяева нараспашку держат? – спросил Максим. – Эдак, пожалуй, много не найдешь.
– Это почему же? – Чертков улыбнулся.
– Да потому что там уж до тебя много кто побывал, – буркнул Максим. – Он вспомнил, как некоторые из их монастыря – вот хоть бы Сорока – бегали в Гремиху к вдове Лукерье. Той было давно за сорок, была она дебелой и какой-то полусонной, с глупым выражением лица, вся обвисшая и расхристанная. Раз-другой Сорока предлагал Максиму тоже к ней зайти за компанию, но тот всегда отказывался с отвращением, хотя и понимал отчасти тех монахов, что к ней бегали: на безрыбье и рак – рыба.