Поветрие - стр. 42
Путь был неблизкий. Первую ночь провели на берегу реки Вазузы, в селе Погорельском, которое ныне полностью свое название оправдывало, так как из домов там остался только бывший господский терем, да и от того остались одни почерневшие стены, а прочие дома сгорели дотла.
В бывшем тереме и заночевали: разожгли огонь прямо на земляном полу, стали варить гречневую кашу с грибами и мясным приварком. Вышло не так искусно, как у отца Варлаама, но все трое были до того голодны, что и ежа бы съели со шкуркой. Перед едой выпили из походной фляги крепкого мутного хлебного вина, которое отец Варлаам настаивал на каких-то одному ему ведомых лесных кореньях – за то, чтобы ночь прошла спокойно.
Вкус у Варлаамовой настойки был ни на что не похожий, в ней чувствовалась и полынная горечь, и медовая сладость, и какой-то вольный лесной дух, а вот сивухи совсем не чувствовалось. Голова от нее начинала кружиться уже после первой чарки.
Потом, уж за едой, выпили еще – за то, чтоб без помех добраться и удачно поторговать. Потом – за добрую дорогу назад.
– Почему кругом столько пустых сел? – спросил Максим, когда выпили уж и по третьей, и каши в котелке оставалось уж на донышке.
– Известно, почему, – ответил Фрязин, дожевывая ржаную горбушку. – Уж лет пятнадцать, как все пустеет и пустеет. Иные крестьяне в бега подались от недоимок или от притеснений. На Дон бегут, а иные – на Волгу. Где-то поветрие всех выкосило – обычное или упырное. Ну, а бывало, что и опричники, как наедут, так потом от села только пожарище и останется.
– Ты ведь был в опричнине? – спросил Максим.
– Был, – ответил Фрязин мрачно.
– И что ж, вы тоже деревни грабили?
– Всяко бывало, – Фрязин опустил глаза, уставившись в огонь. – У нас сотник был, Васька Тугарев, до девок больно охоч. Как наедет в какую деревню – подавай ему самую красную, какую встретит. А если девка станет артачиться, или если родители начнут за нее просить – он лютым становился. Тогда всей деревне несдобровать. Как сделает нам знак этак рукой – это значит, руби их, ребята. Ну, мы что… мы рубим тогда. И тут кто что захватит, то и его. Кто – лошадь, кто – корову, а кто – девку, опять же. Бывало, скарб некоторые и подводами увозили. Но многие себе почти ничего не брали – просто жгли, ломали, скот убивали. Это у них за лихость почиталось.
– И царь за такое не карал его? – спросил Максим. – А если бы он у какого верного царского слуги так деревню ограбил?
– Ну, он, конечно, тоже не дурак был, – ответил Фрязин. – Знал, кого можно грабить, а кого – нельзя. В деревню Малюты Скуратова он бы этак не заехал – только к мелкому дворянину из земщины, или к опальному какому. А царь его жаловал даже, отличал. Правда, потом, слышал я, приказал его царь собаками затравить, но за что – не знаю. Это уж было, когда я в Венеции был.