Повести Пушкина - стр. 15
«Вы слышите меня, Иосиф Виссарионович?» – «Много съел?» – сухо, без всяких эмоций спросили в трубке. «Да нет, один кусок всего, вот, решил Вам позвонить…» – «Смотри, нэ обожрись», – буркнул Сталин и бросил трубку. По-видимому, именно в этот момент дальнейшая судьба Жданова уже решилась.
Сталин проявлял к улиткам трогательное внимание. Может быть, это объясняет его патологическую недоверчивость к народам, употребляющим в пищу различных моллюсков, – англичанам, японцам и особенно французам, для которых поедание улиток – национальная традиция. От них он ожидал любого вероломства, не то что от немцев с их по-человечески понятным пивом с сосисками. Сталин испытывал к улиткам какое-то мистическое чувство, и чем больше по размеру было животное, тем больше внимания ему уделял вождь.
В Кремле по его распоряжению огородили газон, сразу прозванный «улиткин луг», на котором мирно паслись несколько животных. Дети партийных небожителей, живших на территории Кремля, часто играли с ними, приносили им свежие веточки, пытались накормить улиток сыром и колбасой и обижались, когда животные отворачивались от жареных пирожков с повидлом или луком. Охранники, как могли, уговаривали детей не бросать пирожки и мороженое на газон, они отвечали за улиток головой, но что они могли сказать дочке Сталина Светлане или сыну Берии Серёже.
Старшее поколение также хорошо относилось к диковинным животным. Анастас Микоян, показывая на них рукой, смеясь, говорил Ворошилову: «Смотри, Клим, покрепче твоих танков будут, где хочешь проползут, и ремонтировать не надо. Слушай, Клим, нарисуй на них звезду и поставьте на границу. Поляки от страха обо-срутся!». – «Ты, Анастас, дурак! Как же я их на границу пошлю, они ж службы не знают, уползут, шельмы!» – отвечал маршал и хлопал друга по спине. Лаврентий Берия не любил улиток и как-то обронил начальнику сталинской охраны Власику: «У меня и так людей не хватает, а тут, б…, слизняков охранять надо». Но пока улиткам в Кремле ничто не угрожало. Великий вождь и Учитель велел их кормить и охранять, всем остальным следовало исполнять.
Как-то на даче Сталина в Крыму, на веранде, после десерта из лесной малины со сливками и коньяком Сталин, казалось, задремал в кресле. Рука с потухшей трубкой покойно лежала на коленях. Он откинулся в кресле, подставив голову чудесному сентябрьскому крымскому солнцу. Белая полотняная фуражка с козырьком покрыла тенью лоб, глаза и часть носа. Тихо, тепло, как бывает после пяти вечера в Крыму на старых дачах недалеко от моря, в сентябре. За столом на веранде, как обычно, «ближний круг». Глядя на Хозяина, все старались говорить тише. Обед давно закончился, но подняться и уйти никто не смел. Так и продолжали все сидеть, разморенные тяжёлой смесью водки, красных и белых вин с полировкой коньячком, с набитыми животами и потными подмышками, вяло отмахиваясь от прилетевших с пляжа белых мотыльков. В этот момент Берия, наклонившись к Кагановичу, очень тихо, одними губами спросил: «Скажи мне, Лазарь, что ты думаешь об улитках? Я понимаю, умные, конечно, животные, но на кой хрен их у нас в Кремле держать?». Насторожившийся Каганович ещё не успел открыть рта, как над притихшим столом раздался такой родной до ужаса голос: «А чем тэбэ, Лаврентий звэри в Крэмле мешают? Тебэ что, жить нэгдэ?». Хитрый Лаврентий тут же нашёлся: «Да я подумал, Иосиф Виссарионович, что, может, им в зоопарке лучше будет и веселее, там звери кругом». Сталин вставил потухшую трубку в рот: «Это тебэ, Лаврентий, в зоопарке спокойней будет, у тэбя тоже звери вокруг». Сталин на удивление легко поднялся с кресла и ушел в дом. До ужина можно было перевести дух и остальным. В полном молчании гости покинули веранду.