Повести и рассказы - стр. 32
II
Через полчаса, после молебна, икону проносят из монастыря к лагерю. Войска отгородили широкий квадрат у подножия церкви. Музыка играет «Коль славен…»[32], раздается команда «на молитву», в ясном воздухе гудит и дребезжит бас диакона[33], чуть-чуть слышится пение хора, относимое ветром. После молебна икону, поставленную в киот[34], на длинных дрогах[35] подымают на плечи; трогаются вперед хоругви. – Барин, вы, видно, до Оранок? – спрашивает, трогая меня за рукав, какая-то старушка.
– До Оранок, матушка.
– Владычице… свечку за меня, грешную. – Морщинистая рука тянется ко мне с пятаком.
– И от меня возьми, барин.
– И от меня.
Я принимаю поручение и кладу набранную сумму особо.
Невдалеке, уже на тракту, служат прощальный молебен. Здесь толпа начинает разделяться. Зонтики, шляпки с цветами, щегольские мужские шляпы отделяются по направлению к городу. Рыжие мужицкие гречневики[36], котомки, лапти, красные сарафаны деревенских молодух, кое-где мещанский ситец, белые платочки – все это отливает по тракту вперед. Нищие стоят по сторонам, протягивая руки. Дурачок Митька выкрикивает, стоя на холме, командные слова, какой-то долговязый юродивый размахивает палкой, бормочет что-то и бежит за толпой. Позванивая колокольцами, с трудом пробираются меж народом три или четыре почтовые повозки, в которых сидят два толстых монаха с лоснящимися и довольными лицами.
– Казну везут в монастырь, – говорят около нас. Через несколько минут, выбравшись на более просторное место, ямщики трогают вожжи, колокольцы заливаются, а повозки, минуя быстро идущую толпу, несутся на горку и исчезают из виду.
Впереди – пологий красивый подъем. Широкою лентой, окаймленная четырьмя рядами развесистых, старых берез, лежит дорога, вся пестрая, вся живая, усыпанная народом…
Но вот, в половине подъема, оказывается задержка. Торопливо пройдя полями, наперерез, из ближней деревни вышла на тракт кучка крестьян и стала в ряд, навстречу приближающейся иконе… И тотчас же около нее начинает как-то густеть и завиваться прегражденное течение людского потока.
Мы прибавляем шагу и слышим все яснее пронзительные причитания. Молодой женский голос, то исступленный, то жалобный, страдающий и молящий, разносится в воздухе, между тем как сзади, надвигаясь все ближе, растет торжественный напев тропаря.
– Кличет… – сказал Андрей Иванович.
– Кликуша…[37] порченая… Под икону класть привели, – говорят кругом в толпе с живым интересом.
– Пока до Митина дойдем, штук десять выведут, – прибавил равнодушно какой-то немолодой мещанин.
– Баловство одно! – кидает Андрей Иванович.