Повести и рассказы - стр. 28

– Никак вижу, Степка, ты тоже в прорубь окунался? А ведь хвораешь, и туда же, в холодную воду лезешь, – сердито покосился на него отец Петр.

– Так потому и лезу, батюшка, что хвораю, – улыбнулся Степан, – в Иордане-то святом и надеюсь вылечиться.

– Блажен ты, коли так веруешь, – уже примирительно сказал отец Петр.

Вначале все молча вкушали пищу, но после двухтрех здравиц[30] завели оживленную беседу. Никифор мрачно молвил:

– Слышал я, у красных их главный, Лениным вроде кличут, объявил продразверстку, так она у них называется.

– Что это такое? – заинтересовались мужики.

– «Прод» – означает продукты, ну, знамо дело, что самый главный продукт – это хлеб, вот они его и будут «разверстывать», в городах-то жрать нечего.

– Что значит «разверстывать»? – взволновались мужики, нутром чувствуя в этом слове уже что-то угрожающее.

– Означает это, что весь хлебушек у мужиков отнимать будут.

– А если я, к примеру, не захочу отдавать? – горячился Савватий. – У самого семеро по лавкам – чем кормить буду? Семенным хлебом, что ли? А чем тогда весной сеять?

– Да тебя и не спросят, хочешь или не хочешь, семенной заберут, все подчистую, – тяжко вздохнул Никифор. – Против рожна не попрешь, они с оружием.

– Спрятать хлеб, – понизив голос, предложил Кондрат.

– Потому и «разверстка», что развернут твои половицы, залезут в погреба, вскопают амбары, а найдут припрятанное – и расстреляют, у них за этим дело не станет.

– Сегодня-то вряд ли они приедут – праздник, а завтра надо все же спрятать хлеб, – убежденно возразил Савватий.

– Это для нас праздник, а для них, супостатов, праздник – это когда можно пограбить да поозоровать над православным людом. Но сегодня, думаю, вряд ли, вон метель какая играет, – подытожил Никифор встревоживший мужиков разговор.

Тихо сидевшая до этого матушка Авдотья всхлипнула и жалобно проговорила:

– От них, иродов безбожных, всего можно ожидать, говорят, что в первую очередь монахов да священников убивают, а куда я с девятью детишками мал мала меньше? – матушка снова всхлипнула.

– Да вы посмотрите только на нее, уже живьем хоронит, – осерчал отец Петр. – Ну что ты выдумываешь, я в их революцию, что ли, лезу? Службу правлю по уставу – вот и всех делов. Они же тоже, чай, люди неглупые.

– Ой, батюшка, не скажи, – вступила в разговор просфорница[31], солдатская вдова Нюрка Востроглазова. – Давеча странница одна у меня ночевала да такую страсть рассказала, что не приведи Господи.

Все сидевшие за столом повернулись к ней послушать, что за страсть такая. Ободренная таким вниманием, Нюрка продолжала: