Повесть о пережитом - стр. 18

Борис Христенко

Москва. 28 июня 1936

Списался я с товарищем и объявил, что оставляю САГУ и еду на работу в Казань. Шла весна 1936 года. Трудным было прощание с матерью. Она оставалась одна. На Вовку надежды мало, был он еще мал: всего четырнадцать лет.

Напоследок сказала мне мать:

– Нехорошо как-то получается. Неужели нельзя найти тебе работу здесь, в Ташкенте? В трудную минуту оставляешь меня одну.

Как мог, я успокоил мать. Знать бы, что это был наш последний разговор. Вечным упреком, теперь уже до могилы, смотрят на меня ее глаза, полные слез. Прости мне, моя дорогая мамочка, глупость мою и жестокость по отношению к тебе, любимой!

Сегодня 6 января 1992 года. День 100-летия со дня рождения моего отца. Глубокая ночь, но вдохновение, что пришло ко мне сейчас, нельзя оставить без внимания. Я, кажется, смогу на одном дыхании закончить начатую повесть об отце и, может быть, начать ту книгу о моей семье, которую продолжат мой сын, его дети, дети его детей. Мы не можем вырастить 500-летнюю сосну, но продолжить записки, начатые мной, должны, чтобы восстановилась прерванная связь поколений.

О жестокости и дикости 1937 года написано достаточно. Расскажу только о судьбе кавэжединцев, к которым принадлежала наша семья. В Россию вернулось около 45 тысяч, если считать только работоспособных взрослых, а у каждого была семья, родители. Всего наберется около 150 тысяч. Всех пропустили через гигантскую мясорубку, рассчитанную на то, чтобы никто не остался живым. Тюрьмы, лагеря, ссылки, детские дома и приюты – все было «задействовано» и все отлично «работало». Потом, через 30 лет, те, кто случайно остался живым, и те, что умерли, были реабилитированы «ввиду отсутствия состава преступления» (!).

Как расправились с нашей семьей? Отца арестовали в июле 1937 года. Я приехал в Ташкент из Казани, еще не зная об этом. Дома застал одного Вовку. Обратил внимание, что вся комната до потолка завалена вещами. От брата узнал, что когда забирали отца, все его вещи сгрудили в нашу единственную комнату.

Отец

Ташкент. 1937

Развелась ли мать с отцом? Владимир ответить не мог.

А где она сейчас? На допросе, вызвали в НКВД. Но еще больше я удивился, когда через два часа после моего появления пришли и за мной. Вот так четко работала машина, в которой на ролях осведомителей были заняты тысячи людей. Кто-то из соседей доложил о моем приезде. Зачем меня вызывали, я догадался тогда, когда меня провели перед кабинетом следователя с открытой дверью. В кабинете лицом ко мне сидел отец. Он меня увидел, успел даже кивнуть мне.