Повесть о чекисте - стр. 45
Идет, а сам прислушивается, но шаги слышны, бородач следует за ним. Сели они на скамеечку:
– Вот, гляди! – Рябошапченко издали показал на ладони снимок. – «Наш делегат на областную партийную конференцию, пограничник, старшина-сверхсрочник», – прочел он.
– Допустим. Что же дальше? – выжидательно произнес бородач.
– Нуждаюсь в совете…
– Ну-ка, дай портрет! – потребовал бородач.
Рябошапченко протянул ему фотографию. Тот взял, поглядел и, усмехнувшись, сказал:
– Отродясь такого не видывал! Лицо босое! – он вынул из кармана матерчатый кисет, насыпал на портрет самосада, свернул и закурил.
На Рябошапченко пахнуло горьким запахом крепкого табака. Огонек бежал по фотоснимку. Он ждал, что будет дальше.
Сделав затяжку, бородач спросил:
– Как ваша фамилия, имя?..
– Я начальник механического, Иван Рябошапченко…
– Вы и раньше были начальником? – прищурясь, спросил бородач.
– Нет. До войны был мастером. Петелин заставил, пришлось…
– Та-ак! – многозначительно протянул бородач. – Что же за совет вам нужен?
– Появился на заводе инженер, Николай Гефт, из местных немцев. Подбивает меня против оккупантов, а сам, если посмотреть на него, служит Гитлеру верой и правдой!..
– Та-ак, дальше.
– Думаю, не провокатор ли? Можно ему довериться? Или опасаться? С человеком надо пуд соли съесть, а времени в обрез.
– Та-ак! – снова протянул бородач.
«Немногословный товарищ», – подумал Рябошапченко.
– Меня на складе знают как Туленко Игната Ивановича. Поняли?
– Понял.
– Дня через три зайдите в обед, я вам скажу. Где взяли фото?
– Тут бабка семечками торгует, такой мне счастливый фунтик достался…
– Хороши семечки! – усмехнулся бородач и поднялся со скамьи. – Стало быть, через три дня. Если удастся раньше, приду сам в механический. Ну, бывайте! – бросил он на прощание и быстрым шагом пошел к проходной.
Только в десятом часу вечера Николай попал к Покалюхиной.
Зная его точность, граничащую с педантизмом, Юля беспокоилась, выходила на улицу, пыталась читать, но ничего не лезло в голову.
Увидев Николая Артуровича, от радости она забыла все обидные слова, припасенные для него в ожидании.
Николай выслушал собранную Юлией информацию, передал ей сводку Совинформбюро и собрался домой, на Дерибасовскую. Юля пошла его провожать.
В лицо дул освежающий ветер, насыщенный йодистым запахом моря. Мерцали крупные звезды, и тонкий серп молодой луны подсвечивал серебром темные кроны каштанов.
Они шли в полном молчании, потом, не сговариваясь, остановились возле скамейки и сели.
– Знаешь, Юля, каждый раз, когда кончается день, я мысленно подвожу черту, – сказал Николай. – Это вошло в привычку. Я припоминаю все, что сделано мною за день и что я мог бы сделать, но не сделал, не смог или не успел… И вот тут приходят сомнения… Кажется все мелким, незначительным… Хочется больших свершений, а главное, видеть, осязать их плоды! Я понимаю, что дело, которому мы служим, только тогда хорошо выполнено, когда ты сам остался в тени и никем не замечен…