Поверь в свою звезду! - стр. 22
Но зло во мне уже кипит, формируется характер, проявляется и пробивается на свет мое собственное «Я»!
*
Я уже подросток, почти вошли в привычку частые домашние скандалы и пьянки отца. Изрядно поднадоела ежедневная уборка по дому, которая практически большей частью лежала на моих плечах, не хватало времени на уроки. К вечеру в доме порядок и чистая посуда, на утро, как всегда бардак. Перед появившимися школьными подругами было стыдно упасть лицом в грязь.
С отцом мы мало общались, он был малоразговорчив, лишь по пьяни настолько успевал за ночь всем надоесть, что хотелось бежать, куда подальше от этого дома.
И вот обыденный вечер, очередная пьянка, шум, скандал. Отец вновь, как и ранее в моем детстве поднимает руку на мать. Это слышат все, но ни каких действий, обычный эгоизм и пессимизм. Мои нервы на пределе. Поднимаясь, следую на кухню, она же одновременно прихожая и спальня родителей. Вступаюсь за мать. Это первая стычка отца и дочери – малолетки. Во мне бушевали сильные эмоции, что называется «проснулась». Это был удар по всей жизни. Я укоряла, ругая отца за все, за мать, за бесцельно прожитые годы. Фронтовику, пьяному мужлану и просто, на тот момент неразумному человеку, явно не понравились мои действия. Разъяренный и злой он поднялся, кинувшись на меня со словами: «Ах ты, проститутка!». Мама стоит онемевшая в стороне с округленными глазами. В ярости я бросаюсь на него, надрывая горло, выкрикиваю: «Чтоб ты сдох, да я на твоей могиле шейк плясать буду!».
Жаль, конечно, и стыдно, что я так сказала, но это было именно так.
В тот момент не могу сказать, что не осознавала своих действий. Вместо меня словно был другой человек, больше не было Гали – тихушницы, забитой и несчастной дурнушки.
Это был далеко не спектакль, то была драма всей нашей жизни. Мы сцепились с отцом почти в смертельной схватке, он на меня с кулачищами, а я разъяренная со стулом и большими фабричными ножницами в руках. Разнимали нас мама с Шолпан, казалось, все произошло как-то молниеносно и одновременно тянулось очень долго. Меня било в истерике, ножницы как бы срослись с пальцами. Я допоздна кричала, проклиная отца, издевательски провоцировала его и унижала. Нервный срыв, но только с моей стороны. Отец для меня умер на тот момент, я просто его вычеркнула из своей жизни.
За исключением меня в доме воцарилась гробовая тишина. Отец как-то вмиг отрезвел, и на замечание мамы: «что же ты наделал?», вдруг все понял и осознал, он терпел и слушал мою несуразную брань, слушал за долгие годы все, что никто ему не мог ни когда сказать. Так слышать он мог только свою мать, которую, толи по обычаю, либо по традиции или по глубине души, почитал и уважал, терпя от нее любые упреки, но только лишь от нее.