Повелитель и пешка - стр. 70
– Смотри, как бы я не рассердился, – прошипел Хорт, притомившийся на крутом подъеме, – такую тяжесть пусть сама таскает.
– Так я ж не бегом, как ты. Я потихонечку.
– Значит, так, – Обр пинком распахнул вдовью калитку, с размаху плюхнул ведра у крыльца, – ежели я еще раз тебя с этим увижу – сломаю.
– Что сломаешь? – перепугалась Нюська.
– Коромысло. О спину твоей Костылихи.
Дурочка всплеснула руками, заговорила быстробыстро:
– Да она меня не заставляет. Я сама. Воды-то много надо. Тут и огород, и скотина. Козы у нее. Она сыр варит, в город возит, с этого и живет. Лодки нету у нее. Муж в море пропал. Ты не думай, она добрая.
«Угу. Добрая-предобрая. Прям как те в Малых Солях», – подумал Хорт.
– Она говорит, – продолжала тараторить Нюська, – тебя Северин в артель гребцом хочет взять. Пойдешь?
– Пойду, – соврал Обр, – куда я денусь.
А тут и тетка Костылиха, легка на помине, выкатилась из-за угла с полным подойником и сразу же вызверилась на Обра:
– Ты чего здесь забыл?
Этого гордый наследник Хортов и сам не знал. По-хорошему ему уже следовало добраться до леса, а не возиться здесь с чужими ведрами.
– Чего к девке лезешь?
Он прищурился, молча окинул тетку знаменитым хортовским взглядом, от которого в Усолье спадали с лица самые крепкие парни. Но на драконоподобную Костылиху взгляд нисколько не подействовал.
Непуганый тут народ и оттого наглый. Пришлось прицельно плюнуть в теткину капусту, развернуться и уйти. За калиткой он подзадержался и услыхал, как тетка выговаривает Нюське.
– Не вздумай его сюда приваживать!
– Да я не приваживала, он проведать…
– Проведать! Коли он тебе чужой, так и ходить нечего. Все равно он тебе не годится. Ты погляди на него. Смотрит, будто укусить хочет. Повадка волчья, рожа разбойничья.
Что в ответ на это чирикает девчонка, Обр слушать не стал. Повернулся и пошел к лесу. Ноги проваливались в холодный песок, южный ветер качал сети, трепал кусты, ерошил волосы.
Дорогу он обиняками выспросил заранее. Десять верст лесом до главного тракта, а там уж по тракту на юг, до столицы не более сотни. Дойдя до леса, он приостановился, полной грудью вдохнул сырой воздух, смолистый, грибной, медвяный. С самого краю при дороге стояла старая сосна, родная сестра той, что осталась в Усолье. Здесь, на опушке, ей было привольно, и разрослась она пышно. Нижние ветви клонились к самой траве, к мелким сиреневым колокольцам и белой кашке, верхушка, измученная северным ветром, тянулась к теплу, к югу. Рядом никого не было, никто не глядел на Хорта, поэтому он сделал, что хотел. Приник всем телом, прижался щекой к морщинистой красной коре и, наконец, почувствовал, что все-таки жив. Из петли вывернулся, из цепких лап господина капрала вырвался, от разъяренной толпы ускользнул. Злое море и то отпустило. Теперь он свободен, и никто ему не указ. Хочет – отправится бродить по здешним лесам, захочет – пойдет прямо в стольный Повенец по душу князя, а захочет – хоть весь день просидит здесь, у толстых корней, глядя на глупых, суетящихся внизу людишек.