Потом может не настать - стр. 31

Какое-то время колесил Чинга с бригадой по стране. На Урале от коммерсанта, которому коттедж варганили, узнал о зоне отчуждения, об артефактах, о ценах на черном рынке. «Вкалывать не надо, ходи, под ноги смотри, хабар собирайи по сторонам не щелкай. Если придется, шмаляй не раздумывая». Посоветовал к свободовцам пристать, так легче выжить. Дал телефончик проводника. Чинга сразу не воспользовался. Еще два года кирпич двигал.

Я так и не понял, что его заставило сподвигнуться. То говорил, здоровье начало сдавать, то на пенсию вздумал отложить, то махнуть на Мальдивы и все там спустить. Мне, честно сказать, плевать. Спрашивал так, к слову.

О себе я не распространялся, дескать, нечего говорить: долги душат, на учебу скопить хочу. Как выберусь из зоны, буду поступать в «Плешку». Про мечту свою двенадцатицилиндровую и полоцкую принцессу, понятное дело, умолчал. Специально выдумал благородную цель, чтобы делился ветеран со мной охотнее и не щемил зря. Хотел мамку больную еще приплести, но подумал – перебор будет. Не поверит.

По-четкому, надо было бы еще пару-тройку дней полечиться. Но вмешался случай. К Чинга пришел некий сталкер, сказал: «Навестить больного». Я сразу не поверил в его заботу. Здесь, в зоне такого не бывает. И рожа у него не из сердобольных. Хмурый, колючий, кожа на руках дубленая, почти черная, сутулый, уши торчком, лицо справа обожжено, в стяжках и розовое, как у младенца. Камуфляж на нем хоть и дорогой был, но штопаный‑перештопанный, грязный, а воняло от него, как от бомжа заскорузлого. Я бы и сам не выдержал, ушел, не надо было просить.

Старые знакомые немного покалякали в моем присутствии о погоде, о болонках, затем вонючий, по прозвищу Колым, выразительно так посмотрел на Чинга и в мою сторону легонько кивнул, думал, я не замечу. Чинга кашлянул, сказал:

– Смит, дружище, сходи подыши свежим воздухом, мне с товарищем поговорить с глазу на глаз надо.

– У меня сигареты кончились, – буркнул я в ответ, пользуясь случаем.

– Возьми у Матвеева, пусть на меня запишет.

«Вот и ладненько», – я мысленно похлопал ладошкой по левому брючному карману, где покоилась половина «Кента», и с охотой оставил провонявший бокс.

Долго они там секретничали, однако, минут сорок, не меньше. Когда дверь базы распахнулась и на пороге появился Колым, мы с Мухой курили уже по третьей. Вонючка ушел через скрипучую калитку. С вышки я еще некоторое время провожал взглядом его сутулую фигуру, похожую на кочку. «Куда-то ж он теперь направляется, этот бродяга неугомонный, – думал я, попыхивая табачком. – Хабар искать? Или в берлогу отлеживаться? А может, в бар надираться? Где и как найдет он смерть, одному Богу известно». Почему-то я знал, что он уже из зоны не выберется. Он стал ее человеком. Это чувствовалось во всем: начиная от запаха и кончая повадками. «Сам не уйдет. Будет шататься, пока зона не приберет. Может, в аномалии сгинет, может, в когтистых лапах химеры испустит дух, или найдут его бледного, обескровленного, с отметинами кровососа, или сожрут слепые псы, или погибнет от пули мародера, или… Господи, – поразился я свои мыслям, – да сколько же здесь вариантов сдохнуть?» – мороз по коже прошелся, неприятно зашевелились волоски на руках.