Потерянный во времени. И другие истории - стр. 24
– Я? Историк.
Я поглядел в окно. По-прежнему голубовато отсвечивал белоснежный снег и торчали яблони и в небе медленно клубились тучи, но абсолютной божественной тишины уже не было. Там, где двое людей, уже не может быть тишины. Я вздохнул. – Ладно, выпить хотите?
– Давай, – со сдержанным радостным смущением тут же согласился он.
Я достал из холодильника бутылку «Столичной», выудил из ящика с инструментами долото, подковырнул им пробку, с подоконника взял мутный гранёный стакан для себя, а перед гостем поставил чашку с русским пейзажем на боку. Поле, в поле ковыль, берёзка, и всё это почему-то синее. На дне стакана прозрачная вязкая дрянь. Олифа? Секунду я колебался, потом недрогнувшей рукой налил в стакан водки до половины. Всеволод Иваныч обхватил русский пейзаж плохо гнущимися пальцами.
– За знакомство.
Мы не чокнулись, а сделали вид, что чокаемся, протянули друг к другу руки и кивнули головами – так профессионалы соблюдают бессмысленную для них, но необходимую в обществе формальность. Я выпил до конца, он тоже.
– Берите колбаску, – водка мгновенно убила раздражение и горечь во мне, день приобрёл смысл, всё стало на свои места. Я был при деле. В конце концов, нельзя избегать общения с людьми, нельзя пятнадцать лет сидеть бирюком над книгой. Надо жить. Надо черпать мысли в гуще жизни, общаться с людьми, познавать их душу и через это ещё глубже, ещё мощнее думать о России… Я ведь и выпив могу писать.
– Спасибо, – он взял кусок колбасы. – И по какой, значит, части ты историк?
– Я историк по части русского бардака, – отвечал я, вытягивая ноги и откидываясь на спинку шатающегося колченогого стула.
– То есть ты по русской истории?
– По ней, родимой. Ну её на хрен, слушайте, Всеволод Иваныч, я её не люблю. Ещё одну?
– Ну давай. Вообще—то я с утра много не пью, не больше полулитра. Но тут, знаешь, на свежем воздухе, на природе, это полезно.
– Знаете, я читал как—то в журнале «Здоровье», давно ещё, это, значит, ну, того… тыр-пыр… что в водке содержится много витамина С. Я разлил. Прозрачная жидкость, предположительно олифа, в стакане исчезла, сейчас она впитывалась в стенки моего желудка, придавая им восхитительный мягкий блеск.
– О чём мы с тобой говорили о таком интересном, слушай, а? А, об истории. Так ты, значит, историк?
Я не отвечал.
– Так ты как историк скажи мне, это что, всё было необходимо?, – снова потребовал активный старик. Его огромная рука неподвижно лежала на краю стола, на клеёнке в мелкий цветочек. Я прекрасно понял его вопрос, но по какому-то закону разговора сделал вид, что не понял.