Посольский город - стр. 33
Они, новый посол, стояли и улыбались каждый на свой манер. В них, словно в двух материализовавшихся чудовищ, никак не верилось.
Минувшее, 1
За несколько килочасов до этого мы готовились к отлету, и Скайл заключил со своими работодателями (они же научные руководители) некую договоренность. Я никогда не пыталась вникать в суть отношений в их академическом мире. Насколько я поняла, он выговорил себе продолжительный свободный год, а его пребывание в Послограде технически считалось частью какого-то проекта, под который его университет выделил ему малюсенький грант. А еще они обязались выплатить ему номинальный предварительный гонорар и поддерживать в действии его текущие счета до тех пор, пока он не предоставит им для публикации книгу «Раздвоенный язык: социопсихолингвистика ариекаев».
Исследователи приезжали в Послоград и раньше, в особенности бременские, завороженные живыми машинами Хозяев: двое или трое еще были там, дожидались смены. Но никаких лингвистов извне на памяти жителей планеты на Ариеке не было, по крайней мере, со времен пионеров, которые пытались подобрать к местному языку ключ почти три с половиной мегачаса назад.
– Я воспользуюсь их достижениями, – говорил мне Скайл. – Им пришлось начинать с самого начала. Выяснять, почему мы можем понимать ариекаев, а они нас – нет. Теперь мы это знаем.
Пока мы собирались в Послоград, чтобы провести там, как выражался Скайл, наш медовый месяц, он обшаривал библиотеки Чаро-Сити. Я рассказывала ему иммерлетчицкие байки об Ариеке, а когда мы наконец прибыли на место, он обыскал весь послоградский архив, но никаких систематических исследований по своей теме не нашел. Это его обрадовало.
– Почему никто не писал об этом раньше? – спросила я у него.
– Сюда никто не летает, – ответил он. – Слишком далеко. Не обижайся, но это же настоящая дыра.
– Господи, да я и не думаю обижаться.
– К тому же дыра опасная. Да еще бременские бюрократические проволочки. И потом, честно говоря, в нем же просто нет смысла.
– В чем? В языке?
– Да. В языке.
В Послограде были свои лингвисты, но почти поголовно лишенные права на выезд – те, кто не поленился написать заявление, – они занимались своей наукой абстрактно. Изучали и преподавали старый и новый французский, мандарин, панарабский, беседовали друг с другом для упражнения, как иные играют в шахматы. Кто-то учил языки экзотов, насколько позволяла физиология, разумеется. Местные паннегетчи забыли родной язык, выучив всеанглийский, но в Послограде были в ходу пять языков кеди и три диалекта шурази, и люди могли вполне сносно воспроизводить их все, кроме одного кедийского.