«Посмотрим, кто кого переупрямит…» - стр. 28
В конце концов О. Мандельштама лишили жилья в “Континентале”. Потом, после окончательного установления советской власти, эта гостиница использовалась для размещения наиболее важных гостей и иностранцев, она действовала вплоть до 1941 года. В начале нацистской оккупации Киева ее здание, занятое штабом гитлеровцев, было взорвано подпольщиками. После войны руины бывшей гостиницы восстановили для учебных помещений консерватории (теперь Национальная музыкальная академия Украины имени П. И. Чайковского)[83].
Осип с братом Шурой переехали в квартиру Хазиных, в кабинет Надиного отца[84]. Окна углового здания выходили, как уже отмечалось, на две улицы – на Институтскую, шедшую в гору, к элитной местности Липки, и на Крещатик, на котором прямо против дома № 15/2 стояла Городская дума (не сохранилась). Нередко за окнами происходили трагические события. На Липках тогда находились помещения Чрезвычайной комиссии – ЧК, занимавшей бывший дворец генерал-губернатора и несколько богатых особняков. Там совершались многочисленные карательные акции, изо дня в день расстреливали осужденных “контрреволюционеров”. Мертвые тела потом перевозили на Лукьяновское кладбище. Н. Мандельштам вспоминала о событиях августа 1919 года: “Под самый конец, когда большевики перед уходом расстреливали заложников, мы увидели в окно ‹…› телегу, полную раздетых трупов. Они были небрежно покрыты рогожей, и со всех сторон торчали части мертвых тел. Чека помещалась в нашем районе, и трупы через центр вывозились, вероятно, за город. Мне сказали, что там был сделан жёлоб, чтобы стекала кровь, – техника еще была наивной”[85].
В сентябре, после прихода в Киев Добровольческой армии, “бойни” ЧК на Липках и массовые захоронения на Лукьяновском кладбище были обследованы, часть погибших опознали родные и близкие[86]. Впоследствии эти страшные подробности не раз были отражены в эмигрантских публикациях[87]. Безусловно, с чекистскими учреждениями Липок связана строка “Пахнут смертью господские Липки” из стихотворения “Как по улицам Киева-Вия…”
Если О. Мандельштам выехал из города с группой советских актеров[88], очевидно, накануне появления белых, то Н. Хазина осталась с родителями в Киеве при Добровольческой армии и стала свидетельницей всё новых и новых жестокостей войны. Она вспоминала: “Уже без Мандельштама – он успел уехать – город на несколько часов был захвачен красными. Они прорвались к тюрьме и выпустили заключенных, а затем красных выбили и отдали город на разграбление победителям. Жители охраняли дома и при появлении солдат били в медные тазы и вопили. Вой стоял по всем улицам. На улицах валялись трупы. Это было озверение Гражданской войны”