Последняя треть темноты - стр. 14

– Ты уже прилетела? – спросил голос на том конце провода.

– Прилетела и через пару-тройку дней лечу обратно. У меня дела. Я не могу терять здесь время из-за ТФП. Я тебе уже говорила.

– ТФП?

– Тупой французский подросток. Меня попросили с ней посидеть, но никто не уточнял, где именно. Понимаешь, к чему я клоню?

– А ты с ее родителями договорилась?

– Родители согласны. Они хотели, чтобы я кровь из носу была тут. Они в меня верят, сечешь? Никто, кроме меня, не способен привести в чувства ТФП. А я в принципе была рада прокатиться до Парижа. Ты сам говорил – мне надо развеяться.

– Н-да, идея бредовая… Сидеть с шестнадцатилетней девкой… Чушь какая-то.

– Там все не так просто. Она не только ТФП, но еще и ТТФП.

– Расшифруй.

– Трудный тупой французский подросток.

– Зачем ты вообще поехала? Не понимаю. Ты мне чего-то не договариваешь, – связь на пару секунд прервалась. – Ты мне точно все сказала?

– Нет, у меня здесь тайные свидания, тайные дети, и я со временем молодею! Слушай, я не знаю… У нас с друзьями особые отношения. А ситуация здесь в последнее время вышла из-под контроля. Я правда хочу помочь.

– Но ты сама только что говорила, что у тебя нет времени! И вы десять лет не виделись… И ты тут же собираешься лететь обратно.

– Я же тебе говорю! Я возьму ее с собой!

– Ага, если выманишь из комнаты. Да она, может, тебя вообще не узнает. И наверняка видеть не захочет.

– Почему?

– Потому что трудные подростки никого не хотят видеть, особенно нянек… Взять человека с большими психологическими проблемами, человека, который с детства не был в России… У нее тут ни друзей, никого… Замкнется еще больше.

– Да-да-да. Кто считает, что это маразматический план? – Нина засмеялась.

– Прости, но я правда так считаю.

– Ага. А кто считает, что его мнение будет учтено? – Нина задрала вверх левую руку.

– У нее хоть русский паспорт есть?

– Есть.

– А нотариально заверенное разрешение от ее родителей у тебя есть?

– Представь себе. Лежит под горшком с пальмой.

– Ты сумасшедшая.

– Я предусмотрительная.

Ощущение праздника, ожидание сахарных кренделей, старинных каруселей с белыми лакированными лошадками, барабанов Страдивари, которые, по известному анекдоту, изготавливаются только в Париже специально для новых русских; завтраков со свежей ветчиной, теплым багетом, круассанами с джемом и яйцами вкрутую, горьковатым крепким кофе, ароматными сливками, шелковыми на вкус; ожидание бесконечной ярмарки чревоугодия, которая только в Париже всегда завершается пищеварительным триумфом, победой над запорами, кишечными коликами и революционными настроениями желчного пузыря. Президента на мыло, премьер-министра на мыло, всех коммунистов и центристов на мыло, да здравствует вольнодумство и свобода выбора, но о чем только думал бездомный прощелыга, сидевший на тротуаре города, чье богатство и благополучие выпячивают себя точь-в-точь как цыпочки на пляжах в Каннах свои новоприобретенные груди и ягодицы? Дело было в Ницце. Он развалился на мостовой, составленной из белых булыжников и зелено-голубых камней, чьи вкрапления, конечно, одобрил муниципалитет под давлением зажравшихся правых, не иначе, и внимательно следил за двумя вещами: движениями официанта, который в открытом кафе напротив разносил дорогущую выпивку и бесплатные закуски, и картинками на большом плоском телеэкране прямо над входом в бар. Время от времени, когда официант появлялся, держа в руках чересчур огромный поднос, бездомный, истекая слюной, кричал: «Скоро у меня будет больше!» А когда по телеэкрану показывали физиономию будущего президента-социалиста, бездомный, тыча пальцем в блондинку из первого ряда, увешанную золотом, почти с фашистской радостью восклицал: «Скоро их будет меньше!» Иногда человек в джинсовом костюме, которому, видимо, в ту конкретную секунду было не наплевать на нищенское существование другого гражданина, оставив тепленькое местечко за столом, ломящимся от яств, перебегал через улицу, расстилал перед бездомным очередную салфетку и выкладывал на нее чипсы, оливки, анчоусы и даже мини-сосиски.