Последняя любовь президента - стр. 67

Киев. Март 2004 года.

Я два дня готовился к этому разговору. К разговору друг о друге. При этом никаких вопросов у меня к Свете не имелось. Зато два дня представлял я себе, какие вопросы она может задать мне. О моей жизни, о моих мыслях, о моих родственниках и друзьях. Я задавал их себе от ее имени и медленно подбирал ответы, определяя, насколько полными и правдивыми они должны быть. Нет, я не собирался врать – смешно человеку в моем возрасте и при моем статусе сочинять новые версии вместо старых. Но так же было смешно и мое волнительное ожидание сегодняшнего вечера.

Эти размышления отвлекали от службы, и, чтобы не натворить каких-нибудь глупостей, я попросил Нилочку перенести назначенные встречи с нашими «белыми» и «серыми» бизнесменами на следующую неделю. А под конец рабочего дня я попросил секретаршу сварить две чашки кофе и составить мне компанию.

Она залетела еще более воздушной походкой, чем обычно. Мы уселись за приставной столик для посетителей друг против друга.

Одетая в строгого покроя, но игривой зеленоватой расцветки костюмчик, состоявший из обтягивающей юбочки до колен и приталенного жакетика, под которым виднелась беленькая блузка, Нила была похожа на неуверенную в себе начинающую актрису. Хотя в «неуверенность в себе» она явно играла. Иначе не смогла бы она так легко, с очаровательной улыбкой накрашенных розовой помадой губок отправлять подальше тех посетителей, которых я не хотел видеть.

– Ой, я забыла сахар! – воскликнула она, глядя на свою чашку.

Вскочила легко, почти беззвучно. Выбежала.

– Вам же одну? – Ее рука с ложечкой сахара зависла над моей чашкой.

– Чуть-чуть меньше, – сказал я.

Она струсила верхушку сахарной горки обратно в сахарницу. Остальное опустила в мой кофе и размешала.

– Как ты думаешь, что можно подарить красивой женщине? – спросил я.

Нилочка задумалась, затаив на личике улыбку.

– У вас с ней близкие отношения?

Странно, но я не услышал в этом вопросе попытки вмешиваться в мою личную жизнь.

– Да.

– А коньяк у вас есть?

– Она не пьет коньяк.

– Нет, не для нее, – смутилась Нила. – Сейчас, к кофе. У меня есть, но обычный…

Я достал бутылку «Хэннесси» и коньячные бокалы. Налил.

Нила пригубила. Посмотрела на часы.

– Вы ведь сегодня никого больше не ждете?

– Ты же всех перенесла?

– Да, конечно. Как вы сказали! Я сейчас.

Она опять вышла.

Я чередовал вкус коньяка со вкусом кофе. Думал о Светлане. Вокруг разливалась непривычная для министерства тишина. И я забыл, что нахожусь на службе, на скучной службе, смысл которой заключался в придании бумагам различной скорости. Словно в компьютерной игре я какие-то бумаги двигал, и они попадали, как бильярдные шары в лузу, на последнюю утвердительную подпись моему шефу, другие «случайно» терялись, «исходили» навсегда, но в неизвестном направлении. Найти их было невозможно. Да их и не искали. Эта служба была тоскливой и выгодной. Мне хорошо оплачивали мою тоску по настоящей жизни.