Последний сын графа - стр. 33
Марита едва не расплакалась.
– Педофил! – прошептала она, подчиняясь какой-то логике, которую Ральф не мог объяснить.
И тут же вышла: начинали прибывать гости.
– Спорим, он не вернется? – спросил Филипп таким тоном, словно ему плевать, но голос был низкий и злой.
– А ты бы вернулся? – Ральфу совсем не хотелось успокаивать еще и его.
Все вечера, на которые он когда-то хотел попасть, оказались долгими и скучными. Ему претили люди «искусства», претило их внимание к его красоте… Особенно, желание, изучать его лицо пальцами. Его бесили их разговоры, сплетни, истерики и ханжеское вранье. О том, что люди перестали разбираться в искусстве. И каждый раз, когда ассистентка Мариты, – другая, не та, что покупала им лосось из морковки, – звонила, Ральф вспоминал Баварию. Свой собственный вопль: «Тогда почему он ни разу не пригласил меня в общество?!» и безудержный смех Верены.
«Он просто любит тебя, глупый идиот!»
– Спорим, она его сделает?
– Он не хочет.
– Не притворяйся кретином! Не хочет, потому что она сейчас прет, как танк. Но ты сам знаешь, как она это делает. Сперва истерит, а потом вся такая нежная: «Ой, а сто я такова сдевава? Ой, пвости!» И все, ты уже у нее в постели. Лежишь, такой, типа, укротил и понимаешь, что в самом деле, укротили тебя. И что это все – подсудное дело.
Ральф рассмеялся, хотя и не очень весело.
– Ей семнадцать, не беспокойся. У него разрешение от Лизель и кардинала.
– Да, заткнись ты! – вскипел Филипп и в его глазах плескалась такая ярость, что Ральф едва не дал ему в морду. По инерции, чтобы усмирить свою боль.
– Ты сам ее бросил, – напомнил он.
– Потому что ты этого хотел!
– Я этого не хотел! Это ты сперва психанул, что ты не единственный, а потом вдруг вообразил, что вы Джесс сгубили. Хотя все что было, только твоя вина. Это ты нажрался и не закрыл дверь!
Филипп махнул на него рукой и отошел на зов матери.
Ральф проводил его взглядом и закрыл дверь.
Он навсегда утратил вкус к вечерам Мариты. Он, вообще не пришел бы, если бы не отец.
Ральф никак не мог взять в толк, что Филипп совершенно не ревнует его к Себастьяну. Будь он его старшим сыном, он никого бы с ним рядом не потерпел. Филипп только пожимал плечами, словно отец утратил для него смысл.
А Ральф преклонялся перед ним. Почти так же пылко, как в детстве, когда слушал сплетни тети с товарками и только воображал тогда, что Себастьян – его отец.
Себастьян платил ему той же привязанностью. Он представлял Ральфа, начиная со слов «мой сын», он спрашивал его мнения, занимаясь финансовыми делами семьи и первому, наравне с Филиппом, показывал лучших жеребят. Родственники, которые в самом начале, в его отрочестве, едва замечали подростка, теперь присылали приглашения на семейные вечера, и дети называли его «сын графа».