Последний Совершенный Лангедока. Свиток 2 - стр. 13

В полудрёме я попытался составить план на завтрашний день, но незаметно уснул.

Пробуждение оказалось быстрым и неприятным – в дремоте на грани сна и яви я вдруг почувствовал под боком пустоту и с ужасом осознал, что спал на самом краю крыши, которая не имела никакого ограждения. Одно неловкое движение, и я рухнул бы вниз, а там на кольях была распялена рыбацкая сеть. Пришлось снова лечь, теперь уже как можно дальше от края, и дождаться, пока перестанет бухать сердце.

Мне совсем не хотелось провести ещё один день в этом захолустном, унылом месте, поэтому я забрал свои вещи, осторожно спустился по хлипкой, опасно качающейся лестнице и отправился на поиски трактирщика, которого и отыскал на заднем дворе. Он свежевал баранью тушу, подвешенную под деревянной перекладиной, был весь в крови, и с длинным разделочным ножом в руке выглядел устрашающе. Услышав про осла, трактирщик со стуком воткнул нож в колоду, кое-как ополоснул руки в кадке с дождевой водой и повёл меня в хлев. Стоявший там ослик, почуяв запах крови, заревел и забился на привязи, подкидывая круп и лягаясь. Господь наделил меня способностью обращаться с неразумными тварями. Я дал ослику обнюхать руки, почесал ему за ушами, погладил по холке, и вскоре он успокоился и дал себя осмотреть. Ослик был, конечно, не первой молодости, но трактирщик не жадничал и неплохо кормил его, во всяком случае, он не выглядел измождённым, на спине не было потёртостей, губы не разорваны, в копытах не было трещин. Плохо было одно – ослик хромал на левую переднюю ногу. Хозяин клялся, что осёл таким родился, и это не мешает ему выполнять свою ослиную работу. Я осмотрел ногу, и мне показалось, что хозяин не врёт – следов раны или недавнего перелома не было видно. Пока я осматривал ногу, ослик терпеливо стоял, а потом вздохнул и положил мне морду на плечо, щекоча ухо. Это и решило дело.

После завтрака я навьючил на осла мешок с едой, бурдюк с водой и сумку с кое-какими необходимыми мелочами и покинул Нарбо, не оглядываясь, и без всякого сожаления.

– с усмешкой вспомнил я.

Сначала ехать на осле было неудобно, но вскоре я привык к его прихрамывающему шагу и перестал обращать на него внимание. Мой длинноухий скакун неутомимо стучал копытцами, успевая ухватить мягкими губами стебель какого-нибудь придорожного растения. Становилось жарко, и мне пришлось нахлобучить грубую соломенную шляпу, купленную перед отъездом в лавке.

Ехал я, в общем, наугад. Римской, мощёной камнем, широкой дороги видно не было, да, собственно говоря, никакой другой тоже. Узкие тропинки петляли, сливались и без видимой причины исчезали. За спиной у меня было море, по левую руку в дрожащем мареве виднелись далёкие горы. Это были Пиренеи. Пару раз мне попались реки. Одна, мелководная, но быстрая, с чистой и очень холодной водой скакала по камням, устилающим дно. На маленьком галечном пляже я сделал привал, напоил осла и пустил его пастись, а сам, подавляя дрожь, искупался, заменил воду в бурдюке, перекусил, забрался в тень старого дерева, породу которого я не знал, и под журчащую песенку реки мирно проспал до сумерек.