Последние саксонцы - стр. 8
Для них все-таки служил ему этот Брюль.
Он отгонял от себя эти тривиальные заботы, которые, сбытые сегодня, завтра возвращались. Для него они не имели значимости. Он по милости Божьей был назначен, чтобы два государства старались сделать его счастливым за то, что он замечательно, величественно их представлял.
Его мучила утрата провинции, победа пруссака; но чем же это было? Минутной превратностью судьбы… которая беспрекословно должна была вскоре повеять на саксонскую династию. Зачем ему было говорить о том, что его грызло и мучило?
Брюль, очевидно, имел что-то на дне, чего вынуть не хватало ему отваги.
– Ваше величество, – сказал он, подходя ближе к столику, – я не хотел бы утруждать ваше величество, но для предотвращения того, чтобы это не возобновилось… я хотел бы знать… каким образом подписи на староство Радошковское получили двое? Я просил ваше величество об одном из них.
– Ну, я и подписал его, – воскликнул король.
– Да, но нашёлся другой, так же подписанный, – сказал министр.
– Я ничего не знаю о том другом, – ответил король, делаясь серьезным, – совсем ничего.
– Подписи не подлежат сомнению, – подтвердил Брюль.
Король задумался.
– Ты знаешь, как я их подписываю, – сказал король наивно. – Ты приносишь мне их, они складываются вот здесь, на столе, я с утра берусь за эту несносную барщину. Порой пятьдесят раз приказываешь мне подписывать.
– Эти заботы неотделимы от правления, – сказал Брюль с жалостью.
– Обязанности! Обязанности! – добавил Август серьёзно. – После моего завтрака я сожусь и по очереди ставлю на каждом листке свое имя. Не читаю их, не смотрю, потому что доверяю тебе; я мог бы для себя приговор подписать – верь мне.
Брюль ударил себя в грудь.
– На меня, ваше королевское величество, на своего старого слугу вы можете вполне положиться.
– И полагаюсь, – прибавил Август. – Кто же знает, как попал на стол этот привилей.
– Ваше величество, – понижая голос, проговорил министр, – люди обвиняют в этом Беринга!
– Но он также мой старый, верный слуга, – прервал король, забываясь, что ставил его даже наравне с Брюлем и мог обидеть.
В эти минуты его пронял страх, и он поднялся, беря министра в свои объятия.
– Брюль, разреши это как хочешь, на тебя это сдаю.
Министр пожал плечами.
– Князь-канцлер запечатает оба, – добавил он живо, – не подлежит сомнению, чтобы мне и вам добавил проблем, а двух староств Радошковских нет.
– Впишите ему другие! – отпарировал король.
– Канцлер уже посмеивается, – шепнул Брюль.
– О, негодный! Немилосердный! – застонал Август. – Меня только то утешает, что воевода Виленский отомстит за меня.