Последние саксонцы - стр. 40
– Никого, никого, ксендз-епископ, – произнёс воевода, – хотят вести переговоры, пусть пришлют дипломата, я не думаю вести переговоры.
– Но вы согласились на это, князь! – воскликнул в отчаянии епископ.
– Я согласился слушать, голубчик, буду слушать терпеливо.
Сказав это, князь улыбнулся.
Красинский потерял терпение.
– Умоляю вас, пане воевода, давайте предотвратим напрасное кровопролитие, назначьте, князь, как обещали!
– Но из моих к ним никто не поедет, и я не могу искать переговоров, потому что в них не нуждаюсь, я соглашаюсь только на то, что предложения выслушаю.
За князем послышались голоса.
Одни энергично брали сторону Радзивилла, а другие Красинского.
Князь молчал, глядя вокруг.
– Ежели непременно нужно делать уступки, – сказал он, – пошлю им Шишлу и Дружбацого.
– Ну ладно, лишь бы имели полномочия князя, – воскликнул епископ.
Были это придворные князя-воеводы, которые обычно ездили при его карете.
Пробило четверть пятого.
Измученный и отчаявшийся епископ начал, ломая руки, нажимать на князя, который молчал, опустив голову. Все вокруг начали возвышать голос и никого уже услышать было невозможно.
Бжостовский встал у окна и, казалось, собирается отъехать ни с чем.
– Не вижу иного средства, – вырвался Красинский, – только сам, пожалуй, встану к князю канцлеру. Еду к нему за…
Князь Иероним задвигался, как будто он также хотел сделать какой-нибудь шаг, но взгляд воеводы его сдержал.
Радзивилл с равнодушной гордостью уже даже не смотрел на епископа. Казалось, переговоры его не интересуют, когда от Флеминга пришла новая карточка.
Со стороны князя наставивали его приятели, уставший воевода начал смягчаться.
– Езжайте, мой ксендз-епископ, – сказал он, – и скажите, что я им уступаю первый шаг, пусть говорят, что хотят, чем их могу удовлетворить. Я ни от кого ничего не требую, потому что имею за собой legalitatem, а они ссорятся. Как капризным детям, чтобы не кричали, им нужно уступить. Езжайте, ксендз-епископ.
Красинский не дал повторять себе дважды, кивнул каштеляну и пошёл к карете в ту минуту, когда князь приказал подать вина, и должна была начаться торжественная пьянка, о которой было нельзя пророчить, кончится ли сегодня, завтра или через три дня, когда все будут лежать бессознательными.
Не было двух дворов менее похожих друг на друга, чем князя-канцлера и князя-воеводы. Радзивилл представлял старый обычай, старое панство, лучшие времена, Чарторыйский был воплощением мысли Конарского, наполовину космополитом, пропагандистом реформ, сторонником просвещения и духовной связи с Западной Европой.