Посланник МИД. Книга четвёртая - стр. 28
За чашкой ароматного кофе мы вели с ним интеллектуальный диспут.
Я выложил перед ним всем известные факты и сказал, что считаю удачным поводом убийство Кальво Сотело 13 июля для запуска уже подготовленного заговора правых.
Асанья покачал отрицательно головою и сказал: «Уважаемый Серж, если в октябре 34-го переворот правых был почти обречен на успех, то в нынешних условиях почти всё против: власть находится у нас…, а армия разобщена как никогда».
Я ему возразил: «Господин Президент, в своем стремлении приукрасить ситуацию Вы забывает, что в октябре 1934 года правые и так находились у власти, так что трудно было бы тогда увлечь консервативное офицерство на борьбу против Республики Лерруса и Хиля Роблеса. Переворот… по моему мнению назрел именно сейчас, потому что теперь у генералов типа… Франко, Молы и их единомышленников появилось что ненавидеть, чего бояться и что жаждать ниспровергнуть».
Так ни к чему и не придя… мы пожелали Республике процветания и каждый при своём мнении так и остался…
И вот… почти уже вечером 17 июля … как гром среди ясного неба… прозвучали слова: «переворот начался». Вернее, радиостанция мятежников из марокканской Сеуты передала условную фразу-сигнал к началу общегосударственного мятежа: «Над всей Испанией безоблачное небо». Позже выяснилось, что генерал Мола так же направил своим сторонникам телеграмму «17 в 17. Директор». Так в пять вечера переворот начался.
Мне тут же всё это доложил взволнованный Жора, узнавший об этом от своих коллег маркони-коротковолновиков, которые обслуживали тут других наших советников.
– Восстали части, расквартированные в испанской колонии Марокко, – коротко он сообщил.
Во второй половине следующего дня 18 июля 1936 года мне позвонил капитан Варела, секретарь премьер-министра, и попросил срочно явиться в министерство – в Мелилье началось восстание.
Когда я вошел в приемную, министр шутил с адъютантами по поводу событий в Марокко.
Дон Сантьяго Касарес, глава правительства и военный министр, не придал столь тревожному известию должного значения.
Как выяснилось, он настолько недооценивал это сообщение, что, получив телеграмму о начавшемся восстании в десять часов утра, вспомнил о ней лишь в конце трехчасового очередного заседания кабинета. Тогда он вскользь передал её содержание министрам.
Сомнений не оставалось – восстание в Мелилье явилось условным сигналом к нападению на республику.
Сведения, поступавшие с разных концов страны, были тревожными.
Сообщения о положении в провинциях были противоречивы. Мелилья находилась в руках мятежников, но о Сеуте и Тетуане ничего конкретного в военном министерстве не знали.