Посадочные огни - стр. 10

– Есть, на корабль!

Заскочив на плавбазу, Адам переоделся в рабочий китель и прибыл, как было велено, в доки, где судоремонтники разделывали малый противолодочный корабль, как абреки баранью тушку.

Не прошло и часа, как Рудобельский переругался с этими бандитами с большой дороги, дав страшную клятву, что не примет работу и не подпишет акты.

– Клянусь, хрен я тебе подпишу, – пообещал бригадиру Адам, со страхом наблюдая, как корабль превращается в груду металлолома.

Не успел отдышаться от приступа ненависти ко всем ремонтникам, как боцман шепнул:

– Тащ командир, Черный Дэн шмонает камбуз.

Черный Дэн – это старпом, Данила Чернов. Значит, Миколе кранты. Да что там Миколе, всей новогодней программе кранты.

Кличку старпом получил не столько за кустистые черные брови, фамилию, имя и мрачный взгляд, сколько за свое нечеловеческое, звериное, почти магическое чутье. Чутье Черного Дэна не подводило никогда, он был прирожденным охотником, охотником на охотников, тот еще волк.

– Япона мать! – Адам утер рукавом взмокший лоб.

Старпом и замполит в этот самый момент уже закончили шмон. Вещественное доказательство – единственную банку браги – они вынули непосредственно из рук Миколы Бойко.

Когда раздался условный стук в дверь, мичман в белой косынке, повязанной на манер банданы, в поварской курточке, открывающей безволосый тощий торс, готовил поджарку для украинского борща.

Подчиняясь инстинкту, Микола с поразительным проворством выбросил в иллюминатор несколько литров браги.

Микола точно знал: в это время суток ни один «свой» не будет ломиться в камбуз.

Мичман открыл дверь проверяющим и бросился к сковороде, на которой подгорала мучная поджарка.

Запах сивухи разил наповал, тянулся шлейфом по всей нижней палубе, его не могла перебить даже подгоревшая поджарка.

Пока старпом с замполитом принюхивались, мичман бочком приблизился к последнему вещдоку и уже приготовился вылить содержимое в бак с отходами, но день не задался.

Вынув добычу из рук самоотверженного кока, Черный Дэн обнюхал банку, на дне которой раскачивалась побеспокоенная брага.

Старпом, кроме всего прочего, в совершенстве владел искусством дознания. Рабоче-крестьянская рука сгребла курточку кока.

– Чье?

За брагу Микола готов был отвечать по всей строгости устава, а товарищей выдавать – ни за что. Мичман, глядя в пол, молчал, как партизан на допросе.

Рука выпустила курточку, разгладила смятые обшлага.

– Давай, папуас, варгань обед, а потом изложишь во всех подробностях, кто этот умник, что банкет заказал.

Микола вытянулся во фронт и гаркнул: