Портрет в черепаховой раме. Книга 2. Подарок дамы - стр. 12

– Его назвали Великой французской революцией, мадам.

– Надеюсь, Россия не доживёт до подобного величия.

– Неисповедимы пути Господни!

– Типун вам на язык, господин Будри!

– Разве в России не любят бунтовать?

– В России любят веселиться. Вот и я хочу устроить музыкальный вечер. И прошу вас, мсье Будри, или на русский лад, Давид Иванович, почтить нас своим присутствием.

– С превеликим удовольствием, мадам!

– И захватите с собой вашего воспитанника. С моими инициалами.

– Гончарова?

– Да. Он, кажется, музыкант?

– В стране, император которой прекрасно играет на скрипке, а императрица чудесно поёт, удивить кого-либо трудно. И, тем не менее, он превосходный музыкант, мадам! Вы что предпочитаете, скрипку, виолончель?

– На ваш выбор, Будри! Я доверяю вашему вкусу! Да, и вот ещё! Нет ли у вас на примете учителя французского?

В просторной комнате Коллегии иностранных дел над столами склонились чиновники. Вошёл Дмитрий Рунич, приятной наружности молодой человек. Энергично размахивая газетой, он вполголоса произнёс:

– Господа! Туманный Альбион о фаворитах!

– О каких фаворитах? – поднял голову от бумаг самый молодой из присутствующих девятнадцатилетний Николай Гончаров.

– О высочайших! – шёпотом разъяснил Рунич. – Безвестный корреспондент из Санкт-Петербурга уведомляет аглицких читателей, что миссис Мэри, как они её называют, Нарышкина продолжает пребывать в фаворе.

Рунич передал лондонскую газету чиновникам.

– И названо всё это «Первая леди Российского двора», – перевёл Гончаров и передал газету дальше.

– Европа о том давно судачит, – отозвался из самого дальнего угла Евгений Путятин. – В Париже на той неделе все газеты писали, что этой связи благоприятствуют особые обстоятельства – то, что императрица в положении, вот-вот родит.

– Самое пикантное в другом! – вновь заговорщицки зашептал Рунич и достал вторую газету. – Другой аглицкий корреспондент сообщает, что отец будущего августейшего младенца вовсе не государь император.

– Как? – в один голос ахнули чиновники.

– А так! – ответил Рунич и начал читать, сходу переводя на русский. – «Некий кавалергард… двадцати шести лет от роду… увлёкся дамой… высшего света, доселе славившейся… своей неприступностью… и пылкой любовью к мужу. Как бы в отместку за… ветреность супруга и его… внезапный адюльтер, она и ответила молодому человеку… взаимностью».

– Пассаж любопытный! – усмехнулся барон Карл Беренштейн. – Высочайшие вершины пали! А Нарышкина…

– Нарышкина? – строгим голосом переспросил столоначальник, заглядывая в комнату.

Все разом замолчали, застыв от неожиданности.