Портрет Дориана Грея. Пьесы. Сказки - стр. 51
Глава IV
В один прекрасный день, месяц спустя, Дориан Грей, удобно расположившись в роскошном кресле, сидел в небольшой библиотеке лорда Генри, в его доме в Мейфэре[27]. Это была по-своему очаровательная комната, с высокими дубовыми стенными панелями, светло-кремовым фризом, лепным потолком и покрывавшим пол мягким, кирпично-красным ковром, по которому были разбросаны шелковые персидские коврики с длинной бахромой. На миниатюрном столике из атласного дерева стояла статуэтка работы Клодиона[28], а рядом лежал экземпляр «Les Cent Nouvelles»[29], переплетенный для Маргариты Валуа[30] искусными руками Кловиса Эва[31] и украшенный тиснеными золотистыми маргаритками, выбранными королевой в качестве своей эмблемы. На каминной полке красовались попугайные тюльпаны в больших голубых фарфоровых вазах. Через окно с тонким свинцовым переплетом лился абрикосовый свет летнего лондонского дня.
Лорд Генри еще не возвращался. Он всегда опаздывал, поскольку считал, что пунктуальность – вор времени. Юноша, недовольно хмурясь, рассеянно перелистывал превосходно иллюстрированное издание романа «Манон Леско»[32], обнаруженное им в одном из книжных шкафов. Монотонное тиканье часов в стиле Людовика XIV только раздражало Дориана. Он уже хотел было уходить, не дождавшись хозяина, как послышались звуки шагов, и дверь отворилась.
– Как, однако, вы поздно, Гарри! – недовольно проговорил Дориан.
– Боюсь вас разочаровать, но это не Гарри, мистер Грей, – ответил чей-то пронзительный голос.
Дориан поспешно обернулся и вскочил.
– Простите! Я думал…
– Вы думали, это мой муж. Но это всего лишь его жена. Так что разрешите представиться. Вас я уже знаю по фотографиям. Думаю, их у моего супруга семнадцать.
– Не может быть, чтобы семнадцать, леди Генри!
– Ну, значит, восемнадцать… А кроме того, я на днях видела вас вдвоем в опере.
Говоря, она нервно посмеивалась и не сводила с Дориана своих голубых, как незабудки, глаз. Это была странная женщина. Взгляд ее казался отсутствующим, а ее туалеты имели такой вид, словно были скроены в припадке ярости и надеты в разгар разбушевавшейся бури. Леди Уоттон вечно была в кого-нибудь влюблена, но всегда безответно, и это помогало ей сохранять все свои иллюзии. Стараясь казаться как можно более живописной, она выглядела скорее неряшливой. Звали ее Викторией, и у нее была мания часто ходить в церковь.
– Вы, верно, видели нас на «Лоэнгрине»[33], леди Генри?
– Да, на божественном «Лоэнгрине». Музыку Вагнера я люблю больше всего на свете. Она такая громогласная, что можно болтать все время, не боясь, что тебя услышат соседи; это одно из ее главных достоинств. Вы согласны со мной, мистер Грей?