Понятно говорю? - стр. 15
Людмила была диспетчером в конторе, которая заведовала коммунальными сетями всего Террикона. Их офис располагался над «Добрым домом», на втором этаже здания.
Волконский высвободил локоть:
– Хорошо, если дежурит, скажу. Но куда в такую рань можно тащить телевизор?
– Да бог же его знает, – с досадой ответила старуха, хлопая себя руками по бокам. – Побегу я, Рома. К врачу на восемь записана. Боюсь опоздать.
– Бегите, – кивнул Волконский, – все передам.
– Ага, передай. Этот гад мать по миру пустит. Наркоман и пьянь беспутная!
Бабка припустила прочь. Роман хмыкнул и тоже пошел своим курсом.
Днем пришло письмо из офиса: требовали, чтобы все работники участка сделали прививку от коронавируса.
Юля отпросилась с работы, чтобы записаться. Потом – чтобы сделать укол. Далее стала спекулировать недомоганием после укола. Это превращалось в полноценный отпуск, дамочка без зазрения совести большую часть времени просиживала дома.
– Роман Евгеньевич, такие последствия у меня от этой прививки. Тошнит, обмороки. Я умру, наверное.
– Юля, я тоже сделал. Прекрасно себя чувствую. Скоро вот на вторую прививку поеду.
– Ну, у каждого свой организм, Роман Евгеньевич.
И тянул ее фронт начальник, проклиная себя за все на свете.
Однажды в офис зашел отец этой самой Юли. Искал дочь, которая в очередной раз отлынивала от работы, сославшись на температуру.
– Нет ее, все никак от прививки не отойдет. Дурацкий коронавирус, сколько народу покосил, – сообщил отцу Волконский. – Вы наберите ее по телефону.
– Да, конечно, – кивнул папаша. – Только вот не пойму, о какой прививке речь? Мы с ней вместе в торговом комплексе на МКАДе прививку делали. Ну как делали. Тысячу в паспорт – и через пятнадцать минут справка. С чего ей болеть-то.
Волконский от удивления потерял дар речи.
– Ой, – спохватился отец Юлии, – я, кажется, что-то лишнее ляпнул. Не подумавши. Не наказывай ее, Роман. Крутится как может. Внуки болеют. Не просто ей одной. Мы-то что со старухой, какие из нас помощники?
– Не накажу, кто я такой, чтобы наказывать? – взял себя в руки Волконский. – Всегда говорю: жизнь сама научит или покарает. Вы с ней поговорите. Я ведь тоже – не двужильный, чтобы ее сектор тянуть. Совесть надо иметь. Сколько можно на мне кататься?
– Добро, – отец хлопнул Волконского по плечу. – Хороший ты человек, Рома. Поговорю. Исправится.
Из офиса потребовали разложить в конторе так называемые средства индивидуальной защиты. Поставили задачу, как всегда, не подкрепив распоряжение финансами. Роман хмыкнул, распечатал на принтере табличку «СИЗ», приляпал ее к пустому ведру с крышкой, сфотографировал смартфоном в разных углах помещения и отправил в качестве отчета. Это совершенно всех удовлетворило, и тема была закрыта беззатратным образом. На самом деле Волконский был раздавлен, что его тяга все сделать правильно, по совести, вдребезги разбилась о реалии. Он отдавал себе отчет, что сначала смухлевал по мелочи, потом, возможно, предстанет перед выбором поступиться своими принципами глобально. Вторая сторона его я сопротивлялась: «Да кто ты такой тут в белых перчаточках? Чистоплюй. Все правильно сделал. На каждую дурь бить челом – лица не хватит». Наконец Роман отмахнул от себя все эти размышления как неприятное наваждение, решив, что зацикливаться на ерунде – это неконструктивно. И тем не менее в душе осталась заноза, что он позволил себе поступить скверно.