Полюби меня перед смертью - стр. 8
То, что Тина свободна, определенно вдохновило меня. По одной простой причине – эта девушка, или молодая женщина, нравилась мне все больше. Воображение, на недостаток которого я никогда не жаловался, рисовало заманчивые, будоражащие картины нашего с ней романа – поцелуи, объятия, полное слитие душ. Пришлось одернуть себя – кому сейчас нужны не только безденежные, а и бездомные мужики? Ден, ты круглый дурак, который раскатал губу без всяких на то оснований!
Оказалось, я был неправ. Оказалось, что в темном купе, где по-прежнему мы оставались вдвоем, меня ждет любовный блицкриг. Отошли ко сну одновременно, но я долго не смыкал глаз, потому что определенно был возбужден близостью, рукой подать, женщины, которая сразу так сильно мне понравилась. Я не знал, что мне делать, я колебался. Как человек, которому впервые в жизни предстояло пройти по канату над пропастью – или пан, или пропал. Все-таки я решился – прикоснулся как бы невзначай к длинной и изящной ладони Тины и с замиранием сердца ждал, что же за этим воспоследует. Мне казалось, что она, как и я, не спит, и я не ошибся. Она приняла, не отвергла это мое легкое прикосновение, наши пальцы переплелись, и отрадная мысль, что я ей небезразличен, наполнила меня рвением продолжить свой штурм. Я плохо представлял, во что все это выльется, мне просто хотелось переместиться к ней на полку и атаковать ее ласками так, чтобы она запомнила эту ночь навсегда. Я рассчитывал ограничиться легким петтингом (сексуально грамотные знают, что это такое), но вышло, что он перерос в глубокий, и все потому, что к нему побуждала Тина, – она откликнулась навстречу моим ласкам так, будто дьявольски изголодалась по ним, и мои поцелуи, поглаживания, первое знакомство с самыми потаенными уголками ее тела заставляли ее трепетать и извиваться так, как это делает выброшенная на берег узкая и красивая рыба.
Слов не было. Взаимное, до сладостного изнеможения узнавание друг друга во тьме купе продолжалось до тех пор, пока не наступил тот предел, та граничная черта, когда рассудок покидает свой пьедестал и отступает на задворки естества перед жаждой немедленного совокупления.
Тина стремительно, пружинисто поднялась с полки, встала в проходе так, словно отвешивала поясной, даже ниже, поклон, и эта поза для нас, людей достаточно высоких, была одной из тех немногих, которые годились для соития в тесноте купе. «Полюби меня сзади», – как-то прочитал я на майке одной киевлянки написанный, естественно, по-английски призыв. Мне не оставалось ничего другого, как поступить именно так. Я хотел пронзить Тину насквозь, она поддерживала это мое животное желание, стараясь не отпускать меня ни на один миллиметр, а если я и отстранялся для очередного разгона, ее изящные ягодицы жадно рвались мне навстречу, иногда их смутные, из-за кромешной тьмы, очертания вдруг бело, на очень краткий миг, высвечивались, потом снова наступала тьма, и оставался один лишь лунный намек на летящую мне навстречу красоту – фонари на столбах вдоль путей, если мы приближались к каким-то полустанкам, освещали купе с той четкой, до секунды выверенной периодичностью, что и метраж, который отделял эти столбы друг от друга. Острота обладания женщиной усиливалась определенным экстримом, сопровождавшим каждую минуту нашего занятия любовью. Мы с Тиной не забывали, что в любой момент к нам могут постучать, дернуть раз и еще раз ручку двери – одежда на нас присутствовала и, хоть болталась где-то на уровне шеи и лодыжек, использовать ее по назначению хватило бы и секунды…