Полюби меня перед смертью - стр. 6
Аккуратно разрезав пиццу, как торт, на дольки, я вопросительно посмотрел на Тину:
– Подкрепимся?
– Не возражаю, – засмеялась она и присоединила к моему скромному достархану несколько бутербродов с колбасой и сыром, два огромных красных яблока и пакетик апельсинового сока.
– Вареных яиц и жареной курицы нет, так что не обессудьте, – развел я руками.
– Вспомнили Ильфа и Петрова?
– Да. Когда-то это был классический продуктовый набор нашего пассажира. Увы, времена меняются.
– Не очень-то, – возразила она. – Люди, любящие поесть, берут с собой жареные окорочка, бедрышки. Курицу, так сказать, раздробили.
– Как страну на отдельные княжества?
– У вас образное мышление, Ден, – похвалила Тина.
Я притронулся к «Ай-Петри»:
– Понемножечку?
– Можно. Я люблю коньяк.
– Не самый, конечно, это изысканный, но… Рад, что угадал ваш вкус – насчет коньяка вообще.
Я разлил крымскую желтизну коньяка по разовым стаканчикам, едва прикрыв влагой их дно.
– За поездное знакомство, которое заканчивается перроном? Иногда – к сожалению! – произнес я и пытливо посмотрел на Тину. Она приняла мой взгляд серьезным прищуром своих восточных глаз.
– Как знать, – сказала в ответ. – Ничего нельзя загадывать наперед.
Должен сказать, что она не пропускала глазами никого из тех, кто шнырял туда-сюда мимо нашей полуоткрытой двери. Иногда мне казалось, что на ее лицо набегает тень тревоги, она, как я улавливал шестым чувством, внутренне подбиралась, точно кто-то из тех, кто на секунду возникал в проеме, беспокоил, настораживал ее.
– Что ж, давайте выпьем за перрон, на котором знакомство не кончается.
Мы неслышно чокнулись белым пластиком стаканчиков, золотые донца слегка колыхнулись и успокоились – мы не торопились выпить, мы долго, неотрывно смотрели друг на друга, будто не сидели, а прощались на перроне.
Теплая коньячная влага согрела мою измученную душу погорельца, все мое развороченное житейским крахом нутро. На минуту старое, видавшее виды купе, летящая за окном темь, все-все, что таил в себе этот жестокий и не очень-то справедливый мир, получили розовую подсветку, и я искренне возблагодарил Всевышнего за то, что он создал на земле виноградную лозу.
– Чем вы занимаетесь? – спросила Тина. – Если не хотите, не отвечайте.
– Сейчас – ничем. Сейчас я – никто, – ровно, безучастно ответил я, и не было у меня желания вызвать у моей визави сострадание, жалость или что-то еще в этом роде. Я был предельно правдив – не больше и не меньше.
– Если хотите, расскажите, что с вами произошло. Старая истина – попутчику в поезде открываешь такое, чем никогда бы не поделился даже с самым родным человеком, – у Тины были участливые, понимающие глаза.