Половецкие войны - стр. 49
Славята порывался-таки уйти, Магнус удерживал его, говорил:
– Хозяйку обидишь… Смотри, какая красавица… А что там в прошлом было, давно быльём поросло.
Попировали тем вечером на славу, хотя ел и пил Славята мало. Не покидала боярина подозрительность, чуял он исподволь опасность, хмуро, по-волчьи смотрел перед собой, наблюдал с лукавым прищуром, чтоб не подсыпали ему в еду или в питьё никакого зелья. Но ничего худого не приключилось.
Прошёл, кончился пир, воротился Славята в свои хоромы жив-здоров, и потекли дни его прежней чередой. Ездил в волости, ходил с дружиной в Поросье, отбивал у половцев полон, с грамотой великокняжеской побывал на Волыни, у князя Давида Игоревича.
Тем временем наступила весна, солнце обливало землю, снег чернел, таял; буйный Днепр, прорвав ледяной панцирь, вышел из берегов и затопил низины. В один из погожих вешних дней вдруг прискакал к Славяте незнакомый вершник.
– Княгиня Роксана кличет тя, боярин. Сказала: «Пир учиняю, зову бояр многих».
Хоть и с сомнениями в душе, но потащился Славята в каменные Роксанины хоромы. Подивился: великое число коней и возков боярских стояло у крыльца.
На пиру пили и ели вдоволь. Ласково улыбалась Славяте нарумяненная красавица-вдова. После учинила Роксана ещё один пир, на сей раз присутствовали в горнице по большей части близкие ей люди. Снова говорили здравицы, пели песни, слушали рассказы гусляров. И тут уже отбросил Славята колебания свои; смотрел на лукавую усмешку вдовы, ловил её хитроватые взгляды, видел, как подмигивает она ему, как выступает павой. Не выдержал, поймал её в тёмном переходе, притянул, впился жадными губами в пухлые мягкие уста.
– Погоди, боярин, – засмеялась Роксана, поправляя сбившийся повойник. – Больно ты скор. Сором[151] тут нам с тобою, на людях-то. Ты вот что, ты ввечеру, как стемнеет, приходи. У калитки, позади дома, ждать тебя буду. А тако – негоже.
Отступил с тяжёлым вздохом Славята. Вернулся к себе, в нетерпеливом предвкушении грядущих сладких утех ходил из угла в угол широкой палаты, сжимал кулаки, живо представлял себе, как трепещет в его объятиях податливое упругое женское тело. Подумалось внезапно, что не таким уж и дураком был Авраамка. Стоящая баба – вдовая княгиня! Сладкая, и завести, заставить заныть сердце умеет. А хороша – ох, хороша!
Едва погасла у окоёма за киевскими горами заря, помчался Славята к Роксаниному дому. И когда уже подъехал он к калитке на заднем дворе и остановил коня, невесть откуда со свистом вылетела ему навстречу длинная острая стрела. Вошла точно в глаз, пробила голову. С воплем боли и ужаса вывалился Славята из седла, тяжело рухнул, как мешок, наземь. Напуганный конь без всадника понёсся вниз с кручи с диким ржанием, а Славята, бездыханный, мёртвый, застыл в дорожной грязи. Двое дюжих челядинцев водрузили его тело на телегу, покрыли сверху соломой, спрятали, повезли прочь. А из-за ворот смотрела ненавидящими серыми очами на смерть боярина жёнка в чёрном повойнике на голове. Тугой лук сжимала дрожащая десница, стояла Роксана, сдерживалась из последних сил, шептала, с раздражением смахивая со щеки непрошеную слезу: