Политолог - стр. 28

Стрижайло испытывал странное перевоплощение, словно вместо костюма его тело было обтянуто шелковым трико, под которым рельефно бугрились мускулы, гибко извивалась спина, упруго дрожали щиколотки. Он превратился в жонглера, канатоходца, балансировал у потолка под самыми купидонами, держа на весу шест, на котором были подвешены марионетки, раскрашенные куклы, дурацкие игрушки. Он их дергал, теребил, заставлял сталкиваться, наносить друг другу удары. Это было упоительно и артистично. Доставляло несравнимое наслаждение. Превращало политику в великолепное шапито, вертепный театр, зрелище марионеток.

Это длилось мгновение, пока шевелилась на лбу Дышлова сократовская складка. Безумие кончилось. Перед глазами смыкалась стеклянная лунка воздуха, куда улетала скользкая разноцветная змейка.

– Ну, Семиженов дает! Раньше так не кормили на первомайских приемах в Кремле! – эти слова восхищения произнес Дышлов, когда служители в малиновых фраках вкатывали в зал тележку. На ней возвышался торт-мороженое, сделанный из трех белых шаров пломбира. Водруженные один на другой, они изображали снеговик. В глаза снеговика были вставлены синие виноградины. Утиный нос был слеплен из шоколада. Голову украшала мармеладная кепка. На груди прозрачно краснел марципановый бант. Все заторопились к снеговику с ложками и тарелками.

Стрижайло ахнул. Снеговик был вылитый Дышлов – то же белое круглое лицо, заостренный нос, кепка на лысой голове, первомайский бантик в петлице. Никто не заметил сходства. Все подходили, втыкали в мороженое ложки, выхватывали ломти, поедали. Стрижайло восхищался, наблюдая, как партийцы поедали своего вождя, не ведая, что исполняют магический замысел Семиженова. Тот в отдалении, сверкая глазами, торжествовал, глядя, как исчезает в желудках гостей тело ненавистного конкурента.

К торту подошел Дышлов. Похохатывая, сунул ложку в мороженое, вырезая из торта красный марципан. Ел свое собственное сердце.

Когда Стрижайло вышел после банкета на улицу, его не оставляло нервное возбуждение. Он не сел в машину, из которой выглядывало лукавое кошачье лицо Дона Базилио, а двинулся среди праздничной, красивой толпы, под нежной зеленью распускавшихся лип. Садовое кольцо, невзирая на праздник, было переполнено автомобилями, которые мчались, как глянцевитые жуки. Шелестели, хрустели хитином, отливали на солнце металлическими телами. Скапливались в заторах, налезали один на другого, совокуплялись. Тут же начинали размножаться, превращая затор в шевелящееся глянцевитое скопище, которое вдруг лопалось, с треском рассыпалось, открывая пустой асфальт с каплями клейкой жидкости.