Политика у шимпанзе. Власть и секс у приматов

Первые рецензии политологов можно найти в: Life Sciences. 1984. No. 2. P. 204–213 и работе Глендона Шуберта [Schubert, 1986].

Журналисты использовали описание борьбы за власть в зоопарке Арнема в политических целях, сравнивая национальных политиков с Никки, Лёйтом и Йеруном. Эта тенденция особенно явно обнаружилась во французских СМИ после того, как издательство Editions du Rocher решило в 1987 г. поместить на обложку «Политики шимпанзе» изображение Франсуа Миттерана и Жака Ширака вместе с ухмыляющейся шимпанзе между ними. Эта неуважительная обложка больше высмеивала политиков, а не возвышала обезьян. Примерно так же смысл книги был затемнен и заглавием немецкого издания, вышедшего в 1983 г. в издательстве Harnack Verlag – Unsere haarigen Vettern («Наши волосатые кузены»). Эти маркетинговые решения упустили главную мысль книги, которая нацелена не на высмеивание политических лидеров или обезьян, а на выявление фундаментальных сходств между ними, а потому и на то, чтобы заставить людей задуматься о своем собственном поведении.

Считается, что именно Хейни Хедигер, швейцарский зоолог и этолог, является основателем зообиологии, дисциплины, стремящейся понять базовые потребности животных в неволе, чтобы создать условия, в которых сможет проявиться типичное для данного вида поведение. Современные зоопарки отказались от содержания максимального количества разных видов и перешли к содержанию немногих видов в более просторных вольерах. Экспозиция шимпанзе в зоопарке Арнема представляет собой одну из вех на этом длинном пути от обезьян, содержащихся в маленьких клетках или дрессируемых для «представлений», к обезьянам, живущим в натуралистических вольерах. Этот процесс проходит как раз в то время, когда обезьянам в дикой природе грозит такая опасность, что некоторые популяции сегодня живут в убежищах под защитой людей, предоставляющих им ветеринарную помощь. Таким образом, жизнь в природной среде начинает напоминать жизнь в передовых зоопарках.

Сходство между шимпанзе Арнема и дикими шимпанзе особенно ярко прослеживается в исследованиях Тошисады Нишиды, которые проводились в горах Махале (Танзания). Основные понятия нашего анализа (разделяющие вмешательства, поведение, направленное в сторону, и стратегии властных коалиций) оказались полезными для понимания иерархических переворотов у диких шимпанзе Махале [Nishida, Hosaka, 1996]. Впечатляющие параллели проводит также Кристофер Беем [Boehm, 1994], сравнивший миротворческие интервенции у шимпанзе Национального парка Гомбе и у шимпанзе в зоопарке Арнема.

Эти сравнения фокусировались в основном на поведении самцов. Но если брать самок, вариативность разных сообществ шимпанзе будет выше. Видимо, самки Арнема отличаются от своих диких сородичей тем, что они одновременно более общительны и более влиятельны в политическом отношении [de Waal, 1994].

Гипотеза социального интеллекта разрабатывалась в 1950-1960-х годах. Гансом Куммером и Алисон Джолли. В зоопарке Цюриха (Швейцария) Куммер наблюдал за тем, как самки гамадрилов привлекают взрослого самца против самки-соперницы. Агрессорша мечется между самцом и своей противницей, демонстрируя свой зад ему и громко угрожая ей. Такое поведение получило название «gesicherte Drohung» или «защищенной угрозы» [Kummer, 1957]. Это было первое доказательство того, что приматы не просто присоединяются друг к другу в агрессивных стычках, но и, судя по всему, активно рекрутируют группу поддержки. Куммер [Kummer, 1971, p. 36] объяснил значительную сложность этого процесса так:

Переходя с большой скоростью от одного контекста к другому, отдельный примат постоянно адаптируется к столь же разнообразным действиям членов группы, его окружающих. Такое общество требует двух качеств от своих членов: высокоразвитой способности ослаблять или подавлять свои собственные мотивации в зависимости от того, что запрещает или позволяет ситуация; а также способности оценивать сложные социальные ситуации, т. е. отвечать не на отдельные социальные стимулы, а на все социальное поле.

Мысль о том, что эволюция интеллекта приматов осуществлялась под давлением социальной, а не физической среды, в наиболее полном виде была проработана Джолли [Jolly, 1966]. Ник Хамфри [Humphrey, 1976] также предположил наличие связи между социальной сложностью и интеллектом приматов, противопоставив решения социальных и технических проблем даже в большей степени, чем Джолли.

Когда я начал в 1975 г. свои исследования в Арнеме, я был хорошо знаком с идеями Куммера и уже тогда был большим ценителем его работ. Меня, как и его, волновали тактические ходы приматов, нацеленные на выпрашивание у других поддержки и ее получение. Ранее я изучал такое поведение у длиннохвостых макак под руководством Яна ван Хоффа в Университете Утрехта. Шимпанзе Арнема продемонстрировали намного большую вариативность тактик, что настолько впечатлило и озадачило меня, что вскоре я стал читать Николло Макиавелли, надеясь найти у него вдохновляющие идеи. Но даже если я могу взять на себя ответственность за то, что соединил флорентийского летописца человеческой природы с приматологией, мне никогда не нравилось выражение «макиавеллиевский интеллект», предложенное в 1988 г. Ричардом Бирном и Эндрю Уайтеном в качестве термина для всей социальной когнитивной деятельности в целом.

Термин «макиавеллиевский» предполагает – и не важно, есть для этого причины или нет, – циничное использование в стиле «цель оправдывает средства». Но социальная когнитивная деятельность охватывает много других задач. Мать, решающая конфликт, возникший вследствие отлучения ребенка от груди, тем, что хитростями отвлекает своего отпрыска, или взрослый самец, ожидающий подходящего момента, чтобы помириться со своим соперником, в равной мере используют свой опыт с умом, но они не поступают «по Макиавелли», если понимать это выражение в его обычном смысле. Чувствительность по отношению к другим, решение конфликтов, взаимные обмены – все это требует значительного интеллекта, но при этом остается за рамками рассмотрения, если наша терминология однобоко выпячивает состязательные моменты.

Эффективность самцов с большим рангом в контролировании агрессии стала ясной через пару лет, когда мы попытались держать самцов и самок раздельно в двух больших зимних залах. Мы полагали, что это приведет к снижению напряженности в колонии, поскольку у самцов не будет самок, за которых можно конкурировать, а самки и их потомство будут избавлены от частых демонстраций среди самцов. Через несколько недель самцы в своем зале чувствовали себя отлично, однако среди самок мы стали замечать все больше драк. Однажды разразился такой конфликт, приведший к серьезным укусам, что нам пришлось послать самцов, когда самки не стали отвечать на наши крики. Самцы, следившие за стычками на слух, бросились в зал самок и раскидали дерущихся в стороны. Тот же маневр нам пришлось повторить и через несколько дней – с тем же результатом. Я никогда не видел, чтобы самки шимпанзе так относились друг к другу. В целях предотвращения новых травм мы решили содержать колонию вместе.