Полина в долине друзей - стр. 3
Поезд дернулся так внезапно, что лоб почти коснулся края ржавого истертого стола с выщербленными в три слоя, словно здесь велись геологические раскопки, кусками. Полина выскочила из дремоты, а пассажиры недовольно заголосили, завозмущались. Но поезд, в свое оправдание сделал все, что мог. Дернулся еще раз, что было мочи, и пустил густую порцию свинцового вонючего дыма прямо в салон, сопровождая слабым свистящим звуком. Пассажиры закашлялись, позабыв о жалобах и угрозах. «Извинение принято, – старый поезд с облегчением улыбнулся, – а хорошо все-таки вот так, не спеша делать единственный и последний рейс за этот день. И на покой. Да. На заслуженный покой».
Капли по ту сторону окна занервничали, зачастили, падая и тонкой струйкой сбегая вправо и вниз. Вправо и вниз. Опять. Поезд, внезапно оборвав солнечные лучи, въехал в тоннель. Замелькали фонари. Красные блики просвечивали сквозь капли, расплываясь, словно смешные горошины акварели на тонком листе бумаги, излишне намоченному водой и пытающемуся, коли так, пойти настоящими морскими волнами. Полина, плотнее подоткнув под себя ногу в коричневом гольфе с оборкой по краю, часть из которой загнулась в сам гольф, представляя, а какой бы был на вкус лед вместе в этими размытыми цветными каплями, сощурила глаза. Красный блик, будто только этого и ждал – слился с дрожащей каплей, превратившись в идеально ровную толстую точку. Хотя нет. Точка – это как завершение. Какое же тут завершение? Поля улыбнулась и сощурилась еще сильнее. Идеально круглый шар – вот это точно. Ведь шар – он сейчас покатится. Обязательно! Он покатится, да не просто так, а в прекрасно-идеальном направлении! Да!
Она заерзала, и попыталась подоткнуть ногу под себя еще глубже, но глубже уже начиналась твердая спинка с навсегда крепко слежавшемся поролоном и со всеми, целыми до единой, петельками.
– Нет нет. Тут без вариантов. Лучше опусти ногу и обуйся, как и полагается приличной девочке. Да и коричневые гольфы – что за дела? Приличные девочки ходят только в белых! Ну и молодежь! Ну и нравы!
– Оставь их, – вторило сиденье, – ты ж пойми, жить надо, пока живется. И ноги на сиденье задирать тоже надо – когда хочется. А то потом, как пойдут больные колени, а уж я-то наслышана, не то, что подогнуть – спасибо, что вообще досгибались до того, чтобы в поезд зайти!
Полина, зацепившись, как обычно о самую верхнюю из трех пуговиц, и плотнее закутавшись в вязаную кофту цвета горчицы, крепко обхватила себя ладонями. Красные фонари сменились зелеными. Красные расплывающиеся горошины, конечно, были эффектнее. Но зеленые… Сквозь зеленые горошины поехал, свернув слева и вдаль по дороге – белый автомобиль, едва подмигивающий фарами. Дождь закапал так часто, как только мог. Как знать – может, он посчитал, что размытых зеленых горошин, перемежающихся изумрудными и малахитовыми – недостаточно? А привлечь внимание сейчас – ох и дорогого стоит! Полина заулыбалась, уже не заботясь, как обычно, кто и что о ней подумает. Да и сложно в дремоте быть сдержанной и следить за манерами. Несколько крупных зеленых шаров пустили лучи вверх и вниз по диагонали. А автомобиль, немного потеряв контуры, остановился. Мелкие зеленые горошины тотчас же обрамили его – так будет более гармонично. Три шара слева, сливаясь воедино – передумали на полдороги, да так и остались – слитыми наполовину – зеленая, желтая, да белая. Автомобиль все стоял. И ждал – кого-то. Зеленые боке задрожали вместе со стеклами. Новая порция жесткого ливня неожиданно ударила по ним. А паровоз, вдруг решив извиниться еще раз, на всякий случай, вновь дернулся, и разбавил прозрачный воздух серыми парами.